– Опорочено, – повторило оно. «Опорочено». Выставлено в неблаговидном свете. – Veih. Нет.

Валка откашлялась:

– Это лишь капля крови. Мы выкачали куда больше, когда укладывали тебя в фугу.

– Это другое, – не согласилось Танаран. – Я уже в вашей власти. Ваш пленник. Ваше… это, – оно снова кивнуло влево, – вы продадите меня новым хозяевам.

– Мы хотим вернуть тебя старым, – возразил я.

– Мы хотим вернуть тебя домой, – поправила меня Валка, смягчив мои слова.

Ксенобит положил руку на голову, за гребнем, откуда росла жесткая, как собачья шерсть, белая грива. Его руки были удивительно похожи на человеческие – и в то же время непохожи. Пальцы слишком длинные, черные, плотно давящие на плоть когти вместо ногтей. Когда эти пальцы шевелились, иллюзия их человечности рушилась и они превращались в некое подобие паучьих лап. Мышцы под молочной плотью также крепились к костям неведомым для наших анатомов способом.

– Танаран, – нарушил я затянувшееся молчание, не отрывая взгляда от этих уродливых, дрожащих рук. – Другого выхода нет. Прости.

Мне рассказывали, что охотник способен наслаждаться одиночеством в дикой природе потому, что его уединение – единство с животными – превращает его из человека в Человека. У него наше лицо, его действия – наши действия, его рука – наша рука. Мне доводилось испытывать подобное ощущение прежде, когда я оставался наедине с Уванари в клетке под бастилией Боросево. Испытывал ли сидящий передо мной ксенобит схожее чувство? Ощущало ли это существо, что оно не Танаран, а сьельсин и что сьельсин должен драться до последнего? Однако я напомнил себе, что оно, в отличие от Уванари, не было ни воином, ни офицером.

Все было бы проще, если бы оно оставалось замороженным. Или если бы в нашем распоряжении были другие сьельсины. Кровь можно было бы получить в медике, избежав всех этих неприятных диалогов. Танаран даже не узнало бы об этом. Но наше бегство с «Бальмунга» не оставило времени на раздумья, хотя я, безусловно, мог предугадать подобное развитие событий.

– Пообещай мне, – сказал пришелец, – не рассказывать об этом моему народу.

Я притворился, что обдумываю условие. Не знаю, почему предводители Танарана могли счесть это важным, но не соглашаться на предложение у меня не было причин.

– Как пожелаешь, – сказал я после паузы.

– Почему? Какое это имеет значение? – заерзала на стуле Валка.

– Я баэтан, – ответило существо. – Я принадлежу хозяину. Своему народу. Никому больше. Я принадлежу им и храню их святое прошлое.

«Баэтан». Слово вдруг приобрело новый особый оттенок. «Баэтан». Дословно это означало «корень». Не дерева – насколько мне было известно, в сьельсинском языке даже нет понятия «дерево», – а скорее корень горы. Основание. Традиции.

– То есть ты жрец? – спросила Валка, используя галстанское слово.

Мы не знали, было ли у сьельсинов слово, означающее «жрец».

Она поспешно уточнила:

– Ты служишь богам… Наблюдателям?

Мы с Танараном однажды заводили об этом разговор. Сьельсины были каким-то образом связаны с Тихими, древними строителями, оставившими после себя руины на сотнях планет. Не знаю, что это была за связь, но мне очень хотелось о ней узнать. Так можно было получить ответ на вопрос, который заставил Валку отправиться с нами в нашу удивительную экспедицию.

– Я служу своему народу, – сказало оно. – Помню, кем он был и кем они… – Танаран использовало местоимение, которое я прежде от него не слышал, – нас сделали. – Существо выпрямилось, горделиво вздернув подбородок и направив рога на меня с Валкой. – Если буду осквернен я, то будут осквернены и они.

– Это просто медицинская процедура, – произнесла Валка с тем же остервенением, с каким ранее говорила со мной.

– Множество вещей – на деле двери, – изрекло Танаран, будто цитируя пословицу. – Откроешь их – и впустишь неведомое.

– В данном случае это мир, – сухо ответила Валка.

Танаран вытянуло подбородок, потеребило воротник под серой мантией. Я не стал на него давить. Не стал спрашивать ни о крови, ни о его народе, ни о Тихих. Я сам затих, вконец умаявшись после долгого дня в незнакомом и неприветливом городе. Ксенобит беззвучно оголил шею и отвернулся. Мы застыли, словно две фигуры на шахматной доске. Валка смотрела на нас. Я даже не понял, что ксенобит сдался.

– Mnada! – произнесло Танаран. – Будь по-вашему.

Получив неожиданное разрешение действовать, я встал. Немного повозившись с иглой, подготовил шприц и подошел. Найти вену на теле сьельсина было нетрудно. Их кожа почти прозрачная, как изящный фарфор, пронизана тонкими черными жилами, под которыми видны лиловатые мышцы. Я поднес приспособление к той точке, где у существа проходило подобие сонной артерии – гораздо дальше, чем у человека, – и нажал на рычажок.

Танаран поморщилось, но не сопротивлялось.

Черная, как чернила – как вода ночью, – кровь заполнила ампулу. Сделав дело, я убрал шприц и вынул ампулу из инжектора. Она была еще горячей в том месте, где инжектор ее запечатал.

Я с осторожностью убрал склянку во внутренний карман шинели и сказал:

– Даю слово, что благодаря этому мы найдем твой народ.

По шее сьельсина стекала кровь. Валка подошла и дала ему платок приложить к ране.

Танаран уставилось на меня черными, как сам космос, глазами и, имитируя жест, которому его, должно быть, научила Валка, кивнуло:

– Я тебе верю.

Следуя курсом, указанным Антонием Бревоном, «Мистраль» отстыковался от станции «Март» и вышел из ее пространства в шумную тьму, сначала пользуясь лишь реактивными двигателями, затем ионными и, наконец, большим термоядерным. В иллюминаторы со всех сторон лился свет звезды и планетарного диска, на мостике звучала оживленная болтовня. Все передавали друг другу свежие новости. Я всегда восхищался космическими судоходцами, но никогда не учился их делу. У каждого на посту мелькали непонятные мне показания приборов и голограммы. Лишь карта, на которой был отмечен наш предполагаемый курс, была мне знакома.

– Куда мы летим? – спросила Валка, вытягивая шею, чтобы взглянуть на навигационную панель под капитанской платформой.

Отавия обернулась, не убирая рук с панели:

– Недалеко, но ниже плоскости эклиптики, за границу системы.

– Странное место для встречи, – заметила Валка. – Разве Бревон не сказал, что корабль Возвышенных пристыкуется к станции?

Мы с Отавией уже обсуждали это вчера, получив от Антония Бревона сообщение с координатами и датой встречи.

Из коридора появилась Айлекс, вытирая руки тряпкой:

– Корабли Возвышенных редко пристыковываются к станции. Слишком большие.