Полиции вокруг здания Верховного суда и впрямь расставили столько, что зевакам к нему было не подойти. Лондонская газета The Evening News сообщала о шестидесяти полицейских в форме и в штатском. Журналист Badische Neueste Nachrichten выразил чувства тех, кто все-таки добрался до дверей суда:

Угадал автор или нет, полиция мерещилась повсюду далеко не ему одному. В тот же день ведущий еженедельник ФРГ Der Spiegel напечатал статью, в которой разоблачалась неготовность Бундесвера к войне. В итоге автор статьи и несколько редакторов журнала оказались под арестом за нарушение законов о государственной безопасности. 6 октября, за два дня до начала процесса, в британский прокат вышел «Доктор Ноу» – первый фильм о Джеймсе Бонде с Шоном Коннери в главной роли. Всего за две недели он собрал кассу больше восьмисот тысяч долларов. По иронии судьбы действие происходило на острове в Карибском море – как раз там, где во время премьеры фильма советские инженеры монтировали пусковые установки ядерных ракет. На Западе еще не знали, что 4 октября на Кубу прибыли первые боеголовки. В такой обстановке легко было вообразить за каждым углом шпиона или полицейского в штатском269.

Полиция, оцепившая здание Верховного суда, охраняла не столько покой сограждан, сколько жизнь Богдана Сташинского – обвиняемого и в то же время главного свидетеля. Никто не мог поручиться, что один из его бывших сослуживцев не заставит его умолкнуть, выстрелив ядом или чем-нибудь другим. Несколькими месяцами раньше еще один перебежчик на Запад, Бела Лапушник – в прошлом сотрудник венгерского Управления государственной безопасности – умер в венской больнице. Причина смерти вызвала подозрения. Поэтому власти ФРГ ревностно оберегали здоровье Сташинского в тюрьме Карлсруэ. Еду для него готовили под надзором полицейского, а в камеру тюремщики могли заходить только вдвоем, ни в коем случае не поодиночке270.

Утром 8 октября сотрудники правоохранительных органов несли службу не только вокруг здания суда, но и внутри, включая отведенный для процесса зал заседаний. Один из журналистов, упомянув расставленных повсюду полицейских в штатском и в форме, особо подчеркнул, что каждого желающего войти в зал проверяют дважды – кроме удостоверения личности, надо предъявить и специальный пропуск, выданный секретариатом суда. Пресса предполагала, что пропуска нумеровали, а зрителям отводили места согласно плану, с тем чтобы стражи порядка могли занять самые выгодные с тактической точки зрения позиции.

Зрителям из 96 мест в зале была выделена только половина – остальные предназначались участникам процесса и судейским чиновникам. Бандеровцы изо всех сил пытались завладеть пропусками, приводя в негодование любознательных немцев. Один из репортеров уверял, что у студентов-правоведов дошло до драки – настолько трудно оказалось заполучить пропуск хотя бы на полдня. Но и драка делу едва ли помогла. Сенсационное зрелище привлекало огромное внимание, и в зале суда никак не уместились бы все, кто горел желанием туда попасть271.

Еще один журналист изображал обстановку в зале так:

Зал был просторным, но без окон. Зеленоватые стены, люминесцентные лампы. Справа от входа в шесть рядов располагались места для публики. Половину слева отвели для участников процесса272.

Ближе всего к зрителям находился длинный стол, за которым сидели члены семей убитых и нанятые ими адвокаты. Закон ФРГ позволял родственникам жертв выступать стороной в процессе, и они не упустили такую возможность. Первыми от входа сидели вдова Льва Ребета Дарья, сорока девяти лет, и двадцатилетний сын Андрей – ему было шестнадцать, когда отца убили. Дальше – Наталья, старшая дочь Бандеры. Вдовы на суде не было: Ярослава Бандера переехала за океан, в Торонто, следуя примеру десятков тысяч украинских беженцев, поступивших так еще в начале холодной войны. Один адвокат представлял семью Ребета, и трое – семью Бандеры. Место слева от Натальи занимал Чарльз Кёрстен, справа – Ярослав Падох, еще правее – формально главный в этой тройке Ханс Нойвирт273.

Услуги Нойвирта и Кёрстена, а также расходы Падоха оплачивали из средств, собранных бандеровской ОУН перед началом процесса. Семья Ребета полагалась на более скромные пожертвования членов их организации и сочувствующих. Соответственно, они могли позволить себе только одного представителя – Адольфа Мира. Дарья Ребет просто увидела вывеску адвокатской конторы неподалеку от места гибели мужа в 1957 году. Адольф Мир слабо разбирался в международной политике и жизни украинских эмигрантов, но вдова не знала, где найти лучшего специалиста. Не было в команде Мира и такого эксперта из числа самих украинцев, как Падох. Рядом с мюнхенским адвокатом в зале сидел Богдан Кордюк, многолетний сотрудник Льва Ребета, – однако, не будучи юристом, он не имел формального статуса на процессе и ни разу не получил слова274.