В Киеве аппарат КГБ, включая полковника Деймона, не покладая рук собирал доказательства того, что Богдан и вправду оставался все эти годы ярым антисоветчиком. Между тем, удар, нанесенный комитету его ценнейшим агентом, требовал ответных мер – слежки за семьей и родным селом в целом. После побега сотрудники органов вскрывали каждое письмо, высланное из-за границы в Борщовичи либо оттуда за границу. Сташинских тщательно прослушивали. К ним пожаловал офицер и попросил передать ему бумаги Богдана. Родители заверили его, что по просьбе Богдана сожгли его корреспонденцию и квитанции о получении денег. Фотографий он уже довольно давно не присылал. В ноябре украинский КГБ столкнулся с еще одной проблемой: о том, что Ребета и Бандеру убил Сташинский, заговорил «Голос Америки». Деймон предложил провести гласный обыск в домах его родителей и сестры. Таким образом окружающие поняли бы, что Богдан на самом деле работает на «иноразведки». Заодно ему должны были сменить оперативный псевдоним – с «Тараса» на «Скорпиона». Лубянка отвергла этот план. Там еще рассчитывали использовать родню Сташинского, чтобы влиять на его поведение в стане врага244.

На Украине готовились к возможной реакции остатков националистического подполья на заявления перебежчика об устранении Бандеры. Не исключали террористических актов с их стороны. В ноябре 1961 года Виталий Никитченко, председатель КГБ УССР, выслал циркуляр областным управлениям, в котором предупреждал: «В зарубежной печати и по радио распространяется провокационное измышление о том, что смерть одного из главарей зарубежных украинских националистических центров Бандеры якобы наступила в результате принятых мер со стороны органов государственной безопасности Союза ССР». Он велел подчиненным все отрицать: «При поступлении сообщений от агентуры по этому вопросу оперативный работник должен сказать агенту, что это очередная провокация».

В феврале 1962 года областные управления КГБ получили от руководства новые указания. Никитченко приказывал сотрудникам проявлять бдительность в отношении высылаемых жителям Украины по почте западных публикаций, в которых гибель Бандеры увязывали с Лубянкой. По иронии судьбы документ, в котором офицеров предупреждали о «провокационных сообщениях о причастности советской разведки к смерти Степана Бандеры», Никитченко лишь подписал – составил же его не кто иной, как Алексей Деймон. Бывший куратор Сташинского, как обычно, придерживался правил конспирации. Слова «смерти Степана Бандеры» вписывали на свободном месте от руки – машинистки не должны были узнать главное в содержании напечатанного ими циркуляра245.

Ответ Западной Германии на дезинформационную кампанию Кремля стал известен 17 ноября 1961 года. По личному распоряжению канцлера Аденауэра федеральная прокуратура заявила, что взяла под арест Богдана Сташинского, гражданина Советского Союза. Ему было предъявлено обвинение «в поддержании контактов с целью осуществления антигосударственных действий». Кроме того, сообщили, что его склонила к побегу на Запад супруга, уроженка ГДР. Сташинский пришел к выводу, что, останься он в Москве, его уберут как нежелательного свидетеля. Таким образом, несмотря на совершенные им в Западной Германии преступления, бегство давало ему единственный шанс выжить246.

Когда прокуратура обнародовала это заявление, Хайнц Фельфе – офицер БНД и агент КГБ, предупредивший кураторов о полученных от Сташинского показаниях, – уже сидел в западногерманской тюрьме. Правящая коалиция, с трудом пережив выборы в сентябре, наконец-то прочно встала на ноги. Теперь Аденауэру ничто не мешало сделать достоянием гласности признания Сташинского об устранении Бандеры. Сенсация разразилась как раз перед вылетом федерального канцлера в Вашингтон на встречу с президентом Кеннеди. Аденауэр планировал обсудить с ним расстановку сил в холодной войне, после того как Восток сделал свой ход – соорудил Берлинскую стену247.

Частичная публикация показаний Сташинского раскрыла еще одну тайну: председатель КГБ Шелепин собственноручно наградил агента за черные дела. Не далее как в прошлый вторник Александр Шелепин покинул кабинет на Лубянке и целиком посвятил себя исполнению новой должности – секретаря ЦК КПСС. Многие подозревали, что Хрущев видел в нем преемника. Карьерный рост Шелепина наводил на мысль о том, что первый секретарь лично дал санкцию на теракт. Западногерманские власти избегали каких-либо прозрачных намеков, а вот преемники Бандеры в Мюнхене немедленно заклеймили первое лицо Кремля как убийцу своего вождя.

«Нет сомнений в том, что план вероломного убийства был известен и утвержден председателем Совета министров СССР Никитой Хрущевым, которому подчинен глава КГБ», – гласило заявление ЗЧ ОУН. О приказе, который он, видимо, отдал Шелепину, написал ряд западноевропейских газет (украсив эту новость различными подробностями). Журнал The Illustrated London News предположил, что назначение Шелепина на важный пост в Центральном комитете указывает на ликвидацию Бандеры с ведома Хрущева. Капиталистические СМИ одержали очередную победу в нескончаемой войне двух пропаганд248.

Взрыв этой информационной бомбы перед визитом Аденауэра в США не был случайностью. Руководство Западной Германии несколько месяцев подряд безрезультатно убеждало молодого и неопытного американского президента в том, что Кремль понимает только язык силы. Кеннеди ничего не хотел слышать. Словам перебежчика в Белом доме тоже не придали никакого значения. В пятницу, когда в Бонне поносили Москву за ее злодеяния, в Соединенных Штатах газеты напечатали речь, произнесенную президентом в четверг. О напряженной ситуации вокруг Западного Берлина он сказал следующее: «Наша нация докажет свою зрелость, если примет тот факт, что переговоры – не соревнование, которое ведет лишь к победе или поражению»249.