6 месяцев, лишением свободы. Подсудимых старших возрастов рекомендовалось передавать преимущественно на принудительные работы. В случае приговора к лишению свободы последующему возвращению в армию они более не подлежали. В остальных же видели в первую очередь будущее пополнение для Красной армии. Допускалось широкое применение условных наказаний, в том числе и имущественных, в особенности если побег был спровоцирован тяжелым положением семьи красноармейца. Также под условное наказание подпадали те, кто подавал «полную надежду на исправление»[898]. В случаях наименее тяжких суд имел право передать дезертира командиру части для привлечения к дисциплинарной ответственности. Решения о лишении свободы или отдаче в штрафную часть должны были приниматься лишь по факту установления «особой злостности», к которой в том числе относился рецидив. К концу 1921 г. стало очевидно, что местные суды не слишком прилежно придерживаются данной инструкции, отправляя чрезмерное количество подсудимых в штрафные части, тем самым перегружая их. Как результат – повторное дезертирство, и «…круг замыкается, когда дезертиры из штрафроты снова приговариваются Народными Судами к отдаче в штрафную часть»[899]. Обладая только общими и усредненными данными по стране, отметим, что в июле 1921 г. суды направили в штрафные части 35 % дезертиров, в августе и вовсе 39 %. Доля имущественных наказаний в те же месяцы составила соответственно 27 % и 33 %[900]. Всего за эти два месяца народные суды вынесли в отношении дезертиров 26 тыс. приговоров[901].

Статистические данные о дезертирах с мест всю войну страдали огромным количеством огрехов и неточностей, но весной 1919 г. они были вовсе запредельными. Отсутствие налаженного учета и «текучесть территории» не позволяли получать точные цифровые показатели. Сводки и отчеты о работе комдезертир пестрели пробелами, вопросительными знаками и пометами вышестоящих руководителей. За этим следовали санкции по отношению к нарушителям и конкретные указания о том, что необходимо делать «для возможности правильного учета дезертиров»[902]. На совещании ВГШ, состоявшемся в ноябре 1919 г., были разработаны методы учета дезертиров. Конечно, особую сложность представляла фиксация рецидивистов, которым была обещана «самая беспощадная расправа»[903]. Одно дело – подсчет пойманных, другое – данные по сбежавшим и уклонившимся от призыва. К началу 1919 г. в Самарской губернии числилось 845 уклонистов, а добровольно явились в первые месяцы работы ГКД 33 тыс.[904] В ходе поверочных сборов осенью 1920 г. по Новгородской губернии объявилось 20 885 человек, вовсе не стоявших на учете[905].

Никакая статистика не может дать нам точные цифры дезертировавших (считая и уклонившихся). Главным источником здесь являются отчеты комдезертир различного уровня, обычно неполные и «рваные» по времени. План составления годового отчета о работе комдезертир обязывал подавать точные статистические данные, «составленные по системе и отвечающие действительности»[906]. Даже если «некоторые товарищи занимают пост Пред<седателя> относительно недавно», это обстоятельство не освобождало их от составления доклада с самого начала работы комиссии. При составлении надлежало использовать все имеющиеся документальные данные и наблюдения ответственных работников. В рекомендациях особо отмечалась цель этих отчетов: они не только должны были систематизировать результаты проделанной работы и поставить новые цели, но и «содержать в себе материал для истории»[907].

Петроградская ОКД в донесении в ВГШ от 15 ноября 1919 г. так пояснила расхождение в представленных ею цифровых данных: «Как в дороге, так и на пересыльном пункте до момента передачи в Запчасти происходит утечка. Ввиду этого, понятно, число дезертиров, принятых Запчастями, расходится с числом отправленных из дезертиркомиссий»[908]. На совещании Совета ВГШ 3 июня 1920 г. по вопросу «изыскания наиболее действенных мер к прекращению дезертирства» первым и едва ли не краеугольным пунктом повестки шло обсуждение улучшения дела осведомления о численности дезертиров со стороны военных частей. Приведем фрагмент телеграммы заместителя председателя ПКД Западного фронта от 28 октября 1920 г.: «Учет дезертиров до сих пор не налажен. [В] двухнедельных сводках количество дезертировавших за отчетный период явно не соответствует действительности»[909]. И с расформированием системы комдезертир в 1921 г. ситуация с отчетностью по дезертирам в основе своей не улучшилась. Сведения из уездов исследуемого региона поступали «крайне неаккуратно». Губернии отговаривались недоработкой уездных бюро юстиции[910].

Современные исследователи, затрагивающие тему дезертирства, ссылаются на статистические сведения С. П. Оликова (например, В. В. Овечкин) и Н. Н. Мовчина (например, М. А. Молодцыгин). Данные у Н. Н. Мовчина представлены исключительно по стране в целом, без выделения отдельных регионов. Статистика, приведенная в исследовании Н. А. Корнатовского, носит отрывочный и неполный характер или же копирует слишком обобщенные данные по Петроградскому военному округу С. П. Оликова, которые расходятся с показателями выявленных нами архивных материалов.

Самые ранние обобщенные и относительно достоверные данные по исследуемым губерниям, которыми мы обладаем, относятся к апрелю 1919 г. – третьему месяцу работы комдезертир. Фрагментарные же отчеты позволяют оценить масштабы борьбы в самом начале пути. Так, за период с 15 по 22 февраля 1919 г. по Псковской губернии были арестованы и сдались добровольно 982 дезертиров, по Новгородской – 404[911]. В Петроградской губернии к 27 марта были выявлены 2961 дезертира[912]. Только за 22-29 марта по губернии было извлечено 814 дезертиров. Для сравнения: за тот же период Новгородская ГКД рапортовала о 333 задержанных, а, например, Московская столичная комдезертир – о 553[913]. К 11 апреля 1919 г. через комдезертир Петроградской губернии прошло уже 7494 дезертира, по Новгородской – 5632, по Псковской – 4671[914]. Только из контингента Петроградской ГКД к 3 мая 1-й запасной полк 7-й армии был пополнен на 2221 человека, еще десять человек были переданы ЧК, 238, задержанных как дезертиры, были освобождены от ответственности[915]. Можно с рядом оговорок согласиться с утверждением С. П. Оликова о том, что в своей первоначальной организационной форме за первые четыре месяца работы местные комдезертир «не дали сколько-нибудь реальных результатов своей работы»[916]. Тем не менее к 3 мая 1919 г. по Петроградскому военному округу было выявлено 21 880 дезертиров. Из 5971 дезертира, извлеченного новгородскими комдезертир, 892 были возвращены в свои же части фактически безнаказанно для них, суду ВРТ было подвергнуто 385, суду Новгородской ГКД 175 дезертиров, 758 были направлены на гауптвахту, 892 – в главную комендатуру, 36 – на фронт, 32 – на прохождение приемной комиссии, 378 – в Учетный отдел Петроградского Совета. Остальные в большинстве своем распределялись по запасным частям[917].

До мая 1919 г. количество добровольно сдавшихся дезертиров редко отражалось в регулярных отчетах комдезертир. По имеющимся сведениям, по Псковской губернии за 7-13 мая на 259 задержанных пришлось всего 52 «добровольца», по Новгородской губернии за «истекшую неделю» (по телеграмме от 27 мая) было задержано 529,