– Графа Ареника Тьюварра…

Потом вслушиваюсь в наступившую тишину и добавляю:

– Слово!!!

Открываю глаза, снова смотрю на леди Мэйнарию и… натыкаюсь на ее мертвый взгляд:

– Кром?

– Да, ваша милость?

– Что мне делать?

Провожу пальцами по оставшейся части Пути и с содроганием понимаю, о чем говорилось в восьмой главе Дороги к Посмертию[141]:

– Смерть многолика. Она может приходить к людям явно – на острие клинка, с наконечником арбалетного болта, в реве урагана, и тайно – в капле яда, растворенного в вине, с дуновением жаркого полуденного ветра, иссушающего губы и обжигающего кожу, и даже с одиночеством, медленно ввергающим человека в бездну сумасшествия. Заступить путь той Смерти, которая приходит тайно, намного сложнее, поэтому каждый такой Шаг[142]втрое ценнее обычного.

«Я не хочу!!! – мысленно кричу я. – Это не Шаг, это остановка!!!»

Увы, ответ на этот крик души я знаю ничуть не хуже, чем то, что говорится в остальных главах Дороги:

– Путь дается только один раз. Сойти с него легко – достаточно не сделать один-единственный Шаг. А вот вернуться обратно – невозможно.

Мысленно проклинаю Двуликого, пославшего мне ТАКОЕ испытание, решительно оставляю в сторону Посох, собираюсь с духом… и начинаю:

– Ваша жизнь – мо…

– Понимаешь, я могу уехать в Саммери, к деду… – не услышав начала клятвы, перебивает она меня. – Но тогда уже никто и никогда не восстановит доброе имя нашего рода.

«Слава Двуликому!!!» – мысленно восклицаю я, сообразив, что Бог-Оступник просто испытывал мою верность. И вытираю пот, выступивший на лбу.

Видимо, в моем взгляде или выражении лица тоже что-то меняется, так как леди Мэйнария краснеет и виновато опускает взгляд:

– Да, я тебе солгала: моя мама – урожденная Саммери.

Потом еще понижает голос и добавляет:

– Я думала, что ты хочешь использовать меня, как ключ… Прости…

– А теперь думаете иначе? – спрашиваю я.

Баронесса поднимает взгляд:

– Да. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда.

Киваю. Потом замечаю в ее глазах ожидание и пожимаю плечами:

– Я не в обиде…

Леди Мэйнария благодарно улыбается и снова мрачнеет:

– Итак, если я уеду к деду, то о добром имени отца можно будет забыть.

– А что вы можете сделать? – спрашиваю я.

– Могу пойти к его величеству и попытаться его восстановить. Тем более что по закону после гибели всех мужчин в семье верховный сюзерен обязан стать моим опекуном.

Вспоминаю Роланда Кручу. Вернее, слова, сказанные им после того, как он первый раз увидел взгляд, которым я провожал белых.

– Ты ненавидишь дворян? Почему? Большинство из них – люди чести, которые живут в клетке из писанных и неписанных правил и дорожат своим добрым именем больше, чем жизнью. Да, конечно же, среди них бывают и исключения. Но таких исключений очень немного.

Ее милость из той, большей части. И вместо того чтобы горевать о гибели старшего брата, пытается понять, сможет ли она вернуть роду доброе имя!

Говорить ей о том, что обелить поступок ее брата нереально, бессмысленно – во-первых, это сделает ей больно, а во-вторых, я почти уверен, что она понимает это и без меня.

Поэтому я развожу руками, пытаюсь поставить себя на ее место и говорю:

– Попробовать – можно…

Баронесса кивает:

– Вот и я так думаю.

Потом переводит взгляд на мой посох и вздыхает:

– Тебе осталось совсем немного… А я тебе мешаю… Иди…

Она думает обо мне и о моем Пути! С ума сойти!

Решив, что мое молчание – это следствие неуверенности в ее будущем, она показывает взглядом на окно:

– Это Аверон. Тут уже спокойно. Не волнуйся – меня никто не обидит.

Вздрагиваю: ее «меня никто не обидит» звучит точь-в-точь так же, как Ларкино!

– Ну, что ты за мной увязался? Меня никто не обидит!

– Ну, мало ли?

– Я ж не куда-нибудь, а в Тьюварр!

– Там за тобой присмотреть некому… – угрюмо бурчу я и ускоряю шаг.

Ларка закусывает губу:

– В замок тебя не впустят. А если ты опять прошмыгнешь мимо стражников, то меня накажут…

Вспоминать, как я развернулся и ушел, невыносимо: именно в тот день Ларка в первый раз пришла домой заплаканная и с синяками…

– Что-то не так? – спрашивает баронесса.

Отрицательно качаю головой:

– Я дождусь решения короля… А потом провожу вас в Саммери…

Леди Мэйнария почему-то краснеет:

– А если мне придется ждать аудиенции месяц-полтора?

Пожимаю плечами:

– Ничего. Я никуда не тороплюсь.

– Спасибо, – выдыхает она. Потом краснеет еще сильнее и опускает взгляд: – А я знала, что ты меня не бросишь.

«Знала?» – мысленно переспрашиваю я и прислушиваюсь к своим ощущениям.

Нет. Пожалуй, я в себе не уверен.

– Кром, а ты не закажешь мне воды, чтобы помыться?

Чтобы заказать в покои бочку с горячей водой и завтрак на двоих, причем без пива, мне приходится заплатить половину желтка – то есть раз в двадцать дороже, чем в любом из постоялых дворов, в которых я когда-либо останавливался. На вопрос «почему так дорого» хозяин «Королевского Льва» разводит руками и сетует на недавно закончившийся мятеж и на купцов, задирающих цены на все и вся.

В принципе с ценами на продукты все более-менее понятно. Но чтобы согреть и принести воду, требуется немного – самые обычные дрова и слуга, который ее перетаскает!

– Простите, ваша милость, но дрова в город не везут вообще – сейчас выгоднее торговать доской.

Я немного думаю… и соглашаюсь, ибо знаю, что такое торговля, не понаслышке. Впрочем, настроение слегка портится – с таким уровнем цен прожить в столице месяц-полтора, о которых говорила баронесса, становится проблематично.

«Надо как-нибудь сходить и продать кольца с ожерельями», – решаю я. Потом вдруг понимаю, о чем промолчала баронесса, поднимаюсь в наши покои и удивленно хмыкаю: леди Мэйнария сидит на подоконнике и, закусив губу, собственноручно чистит камзол, купленный нами в Увераше!