– Десятник гвардии его величества короля Неддара третьего, Латирдана, Нол Ухват, – представился он.

– Баронесса Мэйнария… из Атерна… – густо покраснев, ответила я: называть место рождения вместо названия лена было унизительно!

Десятник прищурился, мазнул взглядом по родовому кольцу на моем пальце и посерьезнел:

– С какой целью вы прибыли во дворец, ваша милость?

– Хочу записаться на аудиенцию к его величеству.

– Тогда вам в Первый Приказ.

– Это до Сиреневой аллеи, потом направо, до беседки Утешения, за ней налево и до конца? – уточнил кучер.

– Да, – кивнул десятник. Потом сделал шаг назад и рявкнул: – Крот? Дирт? Ну, чего у вас там?

– Кожа в порядке.

– А чего молчите?

– Ну-у-у…

Дослушивать объяснения рядовых стражников он не стал – снова шагнул к двери и приложил кулак к груди:

– Прошу прощения за задержку, ваша милость! Можете проезжать.

Территория дворцового комплекса показалась мне бесконечной – от ворот до здания, в котором располагался Первый Приказ, мы ехали минут семь-восемь.

Впрочем, это ощущение быстро пропало. Как только я сообразила, что мне стоит решить, как построить беседу с писарями: по рассказам отца, сроки ожидания аудиенции зависели не от короля и не от членов его Внутреннего Круга, а от тех, кто находился на самой нижней ступени пирамиды власти.

– Ты не поверишь, дочка, но добиться их благоволения ничуть не легче, чем благоволения его величества: некоторые убивают на это годы своей жизни и все равно остаются ни с чем.

Решила. Настроилась на разговор. Вышла из кареты. Вошла в невзрачный двухэтажный каменный домик и… оказалась в перекрестии взглядов доброго десятка расфуфыренных дворян и дворянок. У меня сразу же пересохло горло и затряслись колени: судя по цветам[145], на меня смотрел исключительно восток Вейнара, уроженцы которого всегда славились своими способностями к злословию…

– Двор – это один большой гадюшник, – сразу же вспомнила я. – Любая твоя ошибка будет замечена, высмеяна, а потом дополнена самыми гнусными домыслами и фантазиями. Поэтому, будучи при дворе, старайся как можно меньше говорить, доверяй только тем, в ком уверена, как в самой себе, и всегда будь начеку.

Не успели слуги затворить дверь, как я удостоверилась в правоте этих слов – оглядев меня с головы до ног, сухая и на редкость желчная старуха, восседающая на небольшом диване и кутающаяся в меховой палантин, презрительно поджала губы:

– Ох уж эта молодежь! На губах еще молоко не обсохло – а все туда же, во дворец.

– Ничего, покувыркается по чужим постелям листвень-другой и поймет, что этот путь ведет к забвению, – поддержала ее дама в цветах рода Фаррат[146].

Я не поверила собственным ушам: баронесса только что иносказательно назвала меня розой!

«Ну уж нет, этого я терпеть не буду», – решила я и мило улыбнулась:

– Судя по уверенности, с которой это говорилось, вы сами поняли это лиственей пятьдесят тому назад.

Дю’Фаррат чуть не задохнулась от возмущения: мало того, что я ответила тем же, так еще и прошлась по ее возрасту!

– Да ты… ты…

– «Вы…» Или «Ваша милость…» – учтиво склонив голову, напомнила я. И нанесла удар милосердия: – Впрочем, о чем это я? Когда формировались ваши манеры, граф Бертран Виттиар, наверное, еще пешком под стол ходил.

Молодой, но уже слегка обрюзгший мужчина – судя по гербу на сюрко, один из младших сыновей графа Этрана д’Ларвена – не удержался и прыснул.

Баронесса побагровела, вскочила с кресла и зашипела, как самая настоящая гадюка:

– Я этого так не ос-с-ставлю! Я буду жаловаться вашему отцу!

– Опекуну, – перебила ее я.

– Ну, опекуну, – заорала она. – Его имя?

– Узнаете. Когда придет время, – учтиво пообещала я. Потом прошла к свободному креслу и чинно опустилась на самый край. Так, чтобы не помять платье.

Писец – сухой, желчный старикашка с чем-то недовольным взглядом – встретил меня церемонным поклоном. И, не дожидаясь, пока я изложу причины, по которым мне требуется аудиенция, заявил:

– К моему прискорбию, вынужден сообщить, что в связи с некоторыми обстоятельствами всю следующую десятину аудиенций не будет – его величество будет очень занят.

– Я подожду, – кивнула я. И как бы невзначай положила на краешек стола столбик из десяти желтков.

Писарь испытующе посмотрел на меня и отрицательно помотал головой:

– Хороший аргумент, ваша милость. Но… не в Авероне: я – верный вассал его величества короля Неддара и не беру мзду за выполнение своих должностных обязанностей.

«М-да… Давать взятки действительно не так просто», – угрюмо подумала я, вспомнила советы Крома и ослепительно улыбнулась:

– Я в этом не сомневаюсь. Только это не мзда, а чья-то пропажа: я нашла их рядом с креслом в приемной. Пока ждала своей очереди.

– И, конечно же, они стояли там прямо так, столбиком.

– Нет. Они были в полуразвязанном и жутко грязном женском платке без каких-нибудь инициалов. Кстати, его я оставила рядом с креслом.

– Как я понимаю, в этой фразе главное слово – «грязный»? – ехидно спросил писарь, подошел к двери и выглянул наружу. – Хм. Лежит…

– Я же сказала, – сделала вид, что обиделась, я.

– Что ж, я приложу все силы, чтобы найти того, кто их оборонил… И… извините, что я засомневался в ваших словах. Просто они звучали несколько… непривычно.

Писарь смахнул деньги в ящик стола и галантно предложил мне сесть.

«После того как он возьмет деньги, его отношение к вам изменится. Хотя внешне он этого и не покажет…» – мысленно повторила я, опустилась в кресло, дождалась, пока он очинит новое перо, и представилась:

– Баронесса Мэйнария.

– И… все?

– Из Атерна, – второй раз за день сгорая от стыда, добавила я.

Писарь записал место моего рождения и, не поднимая головы, поинтересовался:

– Какова цель аудиенции?

– Согласно вассальному договору между родом Латирданов и родом моего отца, в случае гибели всех совершеннолетних мужчин в роду верховный сюзерен обязан взять на себя опекунство над женщинами.

В глазах писаря мелькнуло странное выражение – видимо, он вспомнил о том, что по тому же вассальному договору король обязан выделить мне достойное содержание, и решил, что моя благодарность может выразиться еще в некотором количестве золотых монет.