– Именно! – кивнул граф. – Это вызовет недовольство Оммана и, скорее всего, вынудит Набожного объявить мобилизацию. Что послужит лишним доказательством нашей дезинформации для Белоголового. Кстати, если в этот момент мы вынудим ал’Арради двинуть на восток хотя бы одну тысячу солдат, то…

– …То Белоголовый засомневается еще и в союзнике… – хохотнул монарх.

– Конечно, для того, чтобы столкнуть их друг с другом, этого будет недостаточно, но я постараюсь найти два пограничных лена, отношения между которыми далеки от дружеских. И попробую спровоцировать их на конфликт посерьезнее.

– Чтобы они были вынуждены попросить помощи у своих сюзеренов?

– Да, сир.

Неддар подумал и поморщился:

– Знаете, граф, а ведь политика – ужасно грязная вещь! Те, кто участвует в этой большой игре, манипулируют и союзниками, и врагами. Союзники и враги, в свою очередь, манипулируют ими. В результате для тех, кто видит истинные первопричины событий, внешне красивый и чистый Горгот становится похожим на одно большое зловонное болото.

– Знаю… – вздохнул Рендалл. – Однако иногда такое вот манипулирование позволяет сберечь не одну тысячу жизней.

– Позволяет. Но мне очень не нравится осознавать, что в мире этой самой политики данное слово или заключенный союз не дороже гнутого копья.

– Я тоже не в восторге, сир. Однако вынужден копаться в этой грязи, ведь в противном случае эта грязь зальет весь Вейнар.

– Ладно, покопаемся вместе, – угрюмо вздохнул король. Потом подумал и добавил: – Это проблемы внешние. И только для одной пары королевств. А что насчет внутренних?

– Пока не придумал, сир.

– Тогда… переложи все свои обязанности на кого-нибудь еще и занимайся только этим.

– Вот и все, ваша милость, – закрепив последнюю прядь, разулыбался мэтр Мишо. Потом отошел на пару шагов и уставился на дело своих рук: – Хоть сейчас – да на королевский бал…

Мне было не до балов, пусть даже и королевских. Однако обижать одного из самых известных куаферов Аверона, потратившего на меня аж два часа своего времени, не хотелось. Поэтому я посмотрела в зеркало и заставила себя улыбнуться: – Спасибо, мэтр! У вас воистину золотые руки!

– Ну, что есть – то есть… – самодовольно осклабился Мишо. – Хотя… такую роскошную гриву, как у вас, можно вообще не укладывать.

Я скептически оглядела свои волосы и вздохнула:

– Вы мне льстите! Что в ней роскошного?

Куафер изогнул одну бровь дугой и удивленно уставился на меня:

– Да все: волосы у вас густые, длинные, послушные.

– А что, бывают редкие, короткие и непослушные?

Куафер посмотрел на меня, как на юродивую и… расхохотался:

– Добрая четверть моих клиентов вынуждена носить парики, так как изобразить что-либо нормальное, используя то, что им дал Вседержитель, не могу даже я.

Я представила себе леди Этель Геррен, прижимающую к лысой голове завитый парик, и недоверчиво уточнила:

– Неужели среди них есть и женщины?

– Представьте себе!

– Какой ужас!!!

– Вот именно, ваша милость! Поэтому, работая с такими волосами, как ваши, я получаю истинное удовольствие. И не столько создаю прическу, сколько оттеняю их естественную красоту.

Взгляд мэтра Мишо был чист и светел, как вода в горном ручье, а голос дышал искренностью и восхищением. Однако сама фраза в точности следовала канонам изящной словесности, описанным в свитке «Рассуждения о красноречии…» графа Бертрана Виттиара, который меня заставляли штудировать лиственей с пяти. Поэтому, дав ему выговориться, я встала, подошла к столу и вытряхнула из лежащего на нем кошеля две золотые монеты:

– Большое спасибо! Надеюсь, я воспользуюсь вашими услугами еще не раз и не два.

Куафер понял намек, взял деньги, довольно резво сложил в подобие арнотта свои инструменты, изобразил куртуазнейший поклон и, пятясь, вышел из комнаты.

Хлопнула дверь в коридор, скрипнул табурет, потом половицы, и за моей спиной раздалось тихое покашливание:

– Ваша милость, экипаж уже подъехал.

Я развернулась к Крому и… покраснела до корней волос: он смотрел на меня так, как будто видел в первый раз!

– Да-а-а…

«Хм… С красноречием у него не очень… – опустив взгляд, подумала я. И, вспомнив, как он на меня смотрел, мысленно добавила: – Зато не кривит душой…»

– Спасибо.

– Можно спускаться… И… не забудьте кошель!

Я подхватила с кровати накидку, еще раз посмотрелась в зеркало и тихонечко спросила:

– Может, все-таки поедешь со мной?

Меченый криво усмехнулся и отрицательно помотал головой:

– А смысл? Во дворец меня все равно не впустят.

Я закусила губу: он был прав! Но рядом с ним мне было бы спокойнее.

– Жаль, – вздохнула я, подхватила со стола кошель и решительно шагнула к двери.

Экипаж, запряженный парой лошадей, выглядел весьма неплохо: кузов из полированного дуба оказался подвешен на ремнях[144], резные двери застеклены и изнутри прикрыты занавесками, а скамья кучера защищена от ненастья аккуратным козырьком.

Судя по всему, не пустовали и запятки – рядом с экипажем отирались два здоровенных мужика в одинаковых ливреях, но без гербов.

– Члены гильдии охранников, – вполголоса сказал мне Кром. – Кожа в порядке. Так что если понадобится – присмотрят. В общем, можете не волноваться.

– Спасибо, – поблагодарила его я и, увидев, что кучер предупредительно открыл дверь, обреченно спустилась с крыльца.

Всю дорогу до королевского дворца я просидела как на иголках: каждый щелчок кнута или недовольный крик, доносящиеся снаружи, заставляли меня сжиматься в комок или хвататься за висящий на поясе кинжал. А каждая остановка – закусывать губу, чтобы удержать рвущееся наружу требование везти меня обратно к Крому.

Не успокаивало даже присутствие телохранителей – они были наняты за деньги, а как говорил отец: «Купить верность нельзя. Ее можно только заслужить…»

Поэтому, когда экипаж остановился в очередной раз, и правая дверь неожиданно распахнулась, я не сразу сообразила, что мы добрались. И снова вцепилась в рукоять кинжала.

Увидев мое движение, стражник в цветах дома Латирданов, возникший в дверном проеме, удивленно приподнял бровь… и закусил губу, чтобы не рассмеяться.

Я сделала вид, что просто пыталась сложить руки на коленях, но потом сообразила, что это глупо: он был воином. Значит, видел движение!