И, заставив замолкнуть здравый смысл, который стал что-то вещать, конечно, умное! - Митя позвонил Беатрикс.

Он уже заранее заготовил первую фразу,- если только, конечно, мадам Беатрикс еще здесь. Митя молил об этом, - больше всего ему хотелось даже не валяться с ней в постели, а положить голову ей на колени и заплакать. И плакать долго - долго, пока Беатрикс как мама не успокоит, не утишит, не укачает колыбельной...

Беатрикс оказалась дома. И Митя выпалил свою заготовленную фразу.

- Мадам Беатрикс, вас беспокоит один из самых несчастных людей на этой земле и, если бы он не был таковым, он не посмел бы стать столь назойливым.

Фраза была неуклюжей и в общем-то не умной и не тонкой, какой казалась Мите после возлияний, но мадам Беатрикс узнала его, засмеялась и ответила по-французски мелодично и ласково: и этот человек хочет, чтобы я сделала его, если и не самым счастливым, то хотя бы чуточку менее несчастным?

Она подстроилась под его тон. А Мите вдруг захотелось, чтобы она назвала его по имени, и он чисто по-совковски спросил: а вы меня узнали?

Улыбка слышалась в ее голосе, когда она ответила: восточный кофе в греческой лавочке стал моим любимым напитком.

И начала мило болтать о том и сем, сказав, как бы между прочим, что в такую несносную погоду у нее апатия и она почти не выходит... Но завтра собиралась для поднятия духа поехать и выпить этого изумительного кофе...

Митя же понял, что ему вежливо отказывают - апатия... Но - кофе?? Это что-то, хотя в устах такой дамы ничего может не значить, кроме выражения симпатии... Он уловил, что посреди какой-то длинной фразы о какой-то потрясающей книге, которую никто не читает, потому что... - голос Беатрикс замер и Митя вдруг ощутил, что с ним хотят попрощаться, еще раз извинившись за поздний звонок, повесил трубку.

И стал разбираться в этом коротеньком разговоре.

С одной стороны ему как бы назначали свидание в лавке грека, с другой - она могла бы сразу пригласить его к себе... Мадам была хотя и мила, но так далека, безразлична, чужда,- что Митя терялся в догадках, что же?..

Однако доброе дело она все же сделала: отвлекла его ото всего, что произошло с ним за вечер.

Поутру Митю вызвал к себе В.В. и сообщил, что Нэля с Митей прилетают в начале следующей недели.

Они были с В.В. в кабинете вдвоем и Митя, вспомнив вчерашнее свое обещание Анатолию, решился.

- Виктор Венедиктович, я слышал, что Анатолий уезжает? Будто раньше времени?.. Из-за тяжелого состояния жены?

- Вы правильно слышали. Ей нельзя оставаться там одной - мать у нее человек очень неуравновешенный, скажем мягко... Самый оптимальный вариант, - ответил В.В., роясь в каких-то бумагах и не глядя на Митю.

Он явно не желал продолжения разговора на эту тему.

Но Митя, схватив себя за все части, напрягшись и поборов возникающее в такие минуты чувство неуверенности и готовности согласиться, снова сказал: Виктор Венедиктович. Анатолий вчера был у меня в состоянии полной прострации: он не МОЖЕТ отсюда уехать! И, думаю, вам будет легче потому что... - Митя помолчал, решая,

говорить или нет,- и все же сказал: потому что он - человек

мстительный, злой и... ущербный.

В.В. молчал, все так же не глядя на Митю. Потом вздохнул и по-человечески, даже - по-отечески, сказал: как же мне с вами, ребята, тяжко! Вадим Александрович, я приму к сведению ваше мнение. Спасибо (будто он сам не знал Анатолия!).

Митя понял, что разговор окончен.

К дальнейшему, - Анатолий остался.

Днем, сидя за перебиранием бумаг и бумажек и вспоминая разговор с Беатрикс, решил, что после работы отправится домой - никто его никуда не приглашал, а упоминание о греке было данью светской вежливости.

Но стоило ему выйти из здания офиса, как сами ноги понесли его в лавку грека Пикояниса, - он понял, что вечера в своей хате не вынесет.

Грек сначала вроде бы не узнал его или сделал вид, что не узнал, но когда Митя напомнил ему некоторые детали, обрадовался и закудахтал: Ойя, испанец! Я уж думал, что ты уехал на свою родину и там, за милую душу, укладываешь бычков на вечный покой!

- Почему ты решил, что меня здесь нет? - Спросил Митя, жутко польщенный сравнением с тореро.

- Потому что ты долгое заходил ко мне, а та дама - заходила. И потому что ты - чужой в этой стране, в которой и я - чужой, и никак не могу к ней привыкнуть. - Глаза у него подернулись влагой и он, достав табакерку, засунул по понюшке в одну и другую ноздрю, подождал мощного чиха, утерся платком и продолжил: наши земли похожи - они каменисты и суровы и о них уносишь лишь воспоминания. И мы не сможем их забыть никогда.

Митя не стал переубеждать грека в том, что он и не испанец и уж совсем не тореро, а даже присовокупил из Гарсия Лорки: ай-яй, петенера-цыганка, ай-яй, петенера! И место, где ты зарыта, забыто наверно. И девушки, у которых невинные лица, не захотели, цыганка, с тобою проститься. Шли на твое погребенье пропащие люди, люди, чей разум не судит, а любит...

Прочел он по-испански и грек, ничего не поняв, однако уловил тон стиха и задумчиво покачал головой: так, испанец, так...

И вдруг вскочил и умчался во внутренние комнаты с необычайной для своей комплекции быстротой. Вышел он быстро, неся что-то, покрытое красным шелком.

- Послушай, испанец, мне случай занес в лавку настоящий костюм тореро. Я сразу подумал о тебе. Он - небольшой, да ведь и вы, тореро, - крошки...

Грек сдернул плащ (а это был он) и перед митиными глазами предстал костюм тореро, который стоил, повидимому, несколько ми

тиных зарплат. Ему до одури захотелось его иметь. Тем более, что

здесь, в Америке, он узнал, что его знак зодиака - ТОРО - бык.

Сначала он даст аванс, а потом частями с каждой получки...

Договорится он с греком! И не станет тот драть с него бешеные бабки, надо думать.

Грек попросил Митю надеть костюм, что тот незамедлительно и сделал. Костюм пришелся в самое то и Мите стало казаться, что бабушка говорила в его детстве - у них в роду были испанцы... Так это или не так, - теперь не узнаешь, но Митя чувствовал, как вскипает в нем кровь и захотелось, закинув голову, читать и читать Лорку...

Грек смотрел на него и думал, что, конечно же, этот малыш не испанец, но сколько в нем испанской стати сейчас, как надменно лицо, узкое, с высокими скулами, как тяжел и непроницаем взгляд оттянутых к вискам глаз...

... Красавец, подумал грек, скольким женщинам он еще принесет и

счастья, и несчастья!..

В эту минуту в лавку вошла мадам Беатрикс. Она была в клетчатой накидке и черной шляпе. Изумилась и восхитилась, увидев Митю в костюме тореро. А он смутился.