Думаю, доктор особенно боялся за сохранность моего тела, хотя месмер сам затеял непростой разговор. Но, случись что со мной, — доктору бы не повезло физически, в этом я уверена. Поэтому человек в белом халате быстро смекнул, в чем дело, и мое сознание тут же отключилось снова. Не работает голова — нет волнений — дыхание восстанавливается и нет проблем. Меня вновь погрузили в сон.

Проблема все же была. Я узнала то, что было не предназначено для моих ушей. Доктор был достаточно умен, чтобы распознать и это. Поэтому, когда я в следующий раз очнулась в комнате, я была абсолютно спокойна. Спокойна до той степени, что смогла с удовольствием потянуться и оглядеться по сторонам. У меня не было проблем ни с телом, ни с органами чувств. Для наглядности я вытянула вперед ладонь и повертела ей. Видела я хорошо, в голове царила ясность, мир не казался агрессивным. На первый взгляд обстановка в помещении вызывала доверие. Светлая лаконичная мебель, мягкий плотный ворс под ногами, ненавязчивый приятный запах и яркое живое изображение колышущихся от ветра травинок на стене. Некоторое время я наблюдала за покачиванием спроецированных полевых цветов. Мыслей в голове не было никаких, как и чувств тоже. Сплошное удовлетворение.

Я пыталась вспомнить недавние события, но думать совершенно не хотелось. Я была жива и тело испытывало какое-то совершенно простое удовольствие от того, что с ним было все в порядке. Я с аппетитом съела показавшуюся в проеме стены еду в защитной прозрачной капсуле. Не знаю, сколько часов прошло, прежде чем мне удалось восстановить картину происходящего. Пришлось преодолевать единственное желание, которое у меня осталось, — сидеть и тихо радоваться своему физическому благополучию. Наверное, так себя чувствуют некоторые животные, когда с ними все в порядке. Они просто сидят, замерев, словно сливаясь с окружающей их природой.

Я же сливалась с искусственным миром вокруг и это не вызывало трепыханий моей души. В общем-то, ничто вообще не вызывало ее трепыханий. Так я и сидела, с мучительной навязчивостью пытаясь вытянуть из себя хотя бы одну здравую мысль. Кроме того, что все будет хорошо, ничего не рождалось из моей головы. Она разом опустела.

Лишь едва слышный, тонкий голосок из глубин моего нутра время от времени тормошил мое сознание, словно пытаясь подсказать что-то важное. То, что хотело вытянуть меня из зоны физического комфорта.

В конце концов, мне все же удалось сфокусировать свои мысли на судьбе ребенка, и его навязчивые пинки под ребра сыграли не последнюю роль. Мне хотелось возмутиться услышанному разговору между врачом и месмером, но другой внутренний голос навязчиво убеждал меня, что с ребенком будет все в порядке и нет оснований переживать. В результате, я так устала бороться с собой, что, казалось, мой разум окончательно уснул. В последней попытке восстановить равновесие, я вдруг резко подскочила с кровати и ударила ладонью по острому краю выступающего из стены волнообразного стола. Физическая боль на сущие мгновения сбила настройки нейромодуляторов, вживленных в мою голову, а стресс впрыснул адреналин в мою кровь, заставляя думать быстрее.

Все было не в порядке — вот что я усвоила в тот раз. Я была не собой. Мое ложное спокойствие маскировало огонь из красок, проносившихся в глубинах моей души. Мне нужно было очнуться и как можно скорее. Следующие часы по крупинкам памяти я восстанавливала картину произошедшего. Я не сопротивлялась своему внутреннему безразличию. На помощь пришел разум, хладнокровно оценивающий, что могло бы не понравиться настоящей Альтарее. Я знала, что вряд ли бы смогла смириться с потерей ребенка, несмотря на то, что никаких эмоций по этому поводу у меня не возникало. Концепцию разума я брала за истину, стараясь оттолкнуться от нее в следующем размышлении. В итоге я понимала, что должна сопротивляться текущему положению вещей, хотя мне совершенно не хотелось это делать.

И теперь я хорошо знала, что такое прикладная нейромодуляция на практике.

В таких ментальных блужданиях я провела ровно три дня, пока не ощутила, как ко мне вернулись отголоски негодования и тоски. Не знаю, как у меня получилось, но химия моего мозга смогла каким-то образом пробраться сквозь биотехническое подавление, и до моего сознания все же долетели настоящие отрицательные эмоции. Теперь у моих мыслей появилось дополнительное орудие. Я могла немножко чувствовать…

Эти отголоски эмоций я тщательно оберегала как тонкую нить, связывающую меня с собой настоящей. И лишь разум и усилие воли заставляли меня двигаться вперёд, стараясь восстановить переживания последних месяцев, вопреки сопротивлению тела. Включая мозг. Кроме желания валяться целыми днями в кровати и поглощать вкусную еду, его ничего не занимало. Я знала, для чего это делалось. В овощном состоянии, в благодушии мне было проще всего доносить беременность и отдать малыша. Пожалуй, ещё одна глубинная потребность не давала мне уснуть окончательно — мое желание быть матерью.

Изменилось ли что-то в моем поведении или это был запланированный визит, но на третьи сутки моего заточения, в комнату стремительно вошла яркая женщина. Ее модная одежда и безупречный макияж сигнализировали, что она высоко ценила свой статус и никому не позволяла усомниться в своём благополучии. Уверенная и сверкающая жизненным успехом, она ворвалась в мой мир с ослепительной улыбкой и на фоне моего всклокоченного и разобранного на куски состояния казалась драгоценным камнем, нелепым образом оказавшимся в пыли. Я внутренне сжалась, не ожидая ничего хорошего от визита.

— Экстремальный нейропсихолог Кэрин Моринис, — представилась она, протягивая ухоженную руку, но я осталась неподвижна, загипнотизированная очередной нелепостью, происходящей в моей жизни. — Прежде, чем мы начнём нашу беседу, мне бы хотелось обнять Вас, дорогая.

Невесомым движением она прикоснулась к моим плечам, рассеивая вокруг невероятно прекрасный запах.

— Я пришла сюда, чтобы помочь Вам, Альтарея. Признаться, я была очень удивлена, узнав Вашу историю. Вы — уникальный человек, но сейчас Вы попали в непростую жизненную ситуацию. Я знаю, Вы можете сердиться на все происходящее, но, поверьте, выход есть всегда… — она сочувствующе посмотрела в мою сторону, я же ровным счетом ничего не ощущала. Даже любопытство. — Между нами говоря… — она бегло огляделась по сторонам, словно проверяя, не наблюдал ли кто за нами. Правда была в том, что наблюдать могли из любого места любой стены этой комнаты. — Я Вас прекрасно понимаю. Столько переживаний для такой хрупкой женщины как Вы… Любой бы сдался, но Вы не такая. Вы сильная, поэтому Вы справитесь.

— Что Вы имеете в виду? — я с трудом заставила себя вступить в коммуникацию. Мне казалось, что нейропсихолог в качестве дополнения к нейромодуляторам — это уже излишество.

— Я понимаю Вас как женщина. Столько предательства и разбитых чувств… Вы подвергались насилию. Вы знаете, что очень многие жертвы насилия начинают испытывать чувства к своему мучителю? Так психика адаптируется к событиям, пытаясь хоть в чём-то сгладить их тяжесть. И это совершенно не зависит от нашего желания…

Она сделала паузу, а я почувствовала, как ее слова предательски забираются ко мне в душу. Возможно, я и в самом деле хотела, чтобы меня кто-нибудь пожалел.