Траймонгорцы умели строить, однако Парящий замок – родовое гнездо Феодоры – поражал воображение: икрасотой, и умением строителей идеально вписать своё творение в ландшафт, и некоторой смелостью. В этом месте отвесная скала плато почти сразу переходила в почти отвесные скалы гор, поднимающиеся то ли на два, то ли на два с половиной километра, создавая у стоящего в Садах человека ощущение могучих столбов, подпирающих само небо. Даже не столбов – мощной несущей стены, не позволяющей небу рухнуть на землю, однако в стене отыскался изъян: по странной прихоти природы одна из скал «росла» не строго вверх, а полого, под углом в тридцать градусов, и вылезла за линию плато, нависнув – или воспарив – над землёй.

–Долгое время Парящая скала была излюбленным местом прогулок тех, кто оказывался на Небе,– ведь с неё открывается потрясающий вид,– рассказала Феодора.– Открывался, как вы понимаете, только тем, кому доставало смелости пройти по ней.

–Всё лучшее – храбрецам,– усмехнулся Помпилио.

–Можно сказать и так.– Феодора помолчала.– Один из моих предков так влюбился в скалу, что решил построить на ней замок. Его называли сумасшедшим, говорили, что это очень опасно, что всё может рухнуть в любое мгновение, но он привёз специалистов, они исследовали скалу и сказали, что это единый камень и он простоит над Садами очень долго.

–Твой предок оказался упорным.

–Как все они.

–Он молодец.

–Он создал легенду.

Несмотря на результаты исследований, предок Феодоры не стал сильно перегружать скалу, поэтому замок получился небольшим, но изящным, выполненным в местном архитектурном стиле «переосмысление», когда надобность в мощных стенах и высоких башнях отпала, но они по-прежнему оставались привлекательными в глазах заказчиков. Главной же особенностью замка стала большая терраса, расположенная прямо над Садами. В ветреную, но в безоблачную – как сегодня – погоду с неё открывался такой потрясающий вид, что, казалось, можно было разглядеть даже Море.

–Твоя семья связана с Небом?

–Всегда была,– подтвердила Феодора.– Если верить преданиям, когда-то мои предки были кузнецами. Оказавшись на Траймонго, они сначала построили кузницу, здесь, на Небе, поближе к руде, потом стали её добывать, перерабатывать, построили первый завод и постепенно превратились в одних из богатейших промышленников Траймонго. Теперь мы не только добываем руду и плавим металлы, но строим машины и станки.

–Очень хорошее занятие.

–Если вам интересно, мне принадлежит примерно треть производств Уло.– Сенатор Уло легко улыбнулась.– Понимаю, что вряд ли удивлю вас богатством, просто рассказала.

Некоторое время они любовались Садами, но при этом, как обратил внимание дер Даген Тур, Феодора то ли машинально, то ли случайно смотрела в сторону Харо, словно надеясь разглядеть «Пытливый амуш», после чего женщина обратилась к теме, которая её волновала:

–Не обижайтесь на вопрос, мессер, но я должна его задать: вы планировали, что ваш корабль придёт к северянам?

–Я был честен с тобой и рассказал так, как было на самом деле: переход на Траймонго прошёл нештатно. Я не знал, где оказался мой цеппель, а самое главное – понятия не имел, почему меня и двух моих офицеров забросило в море. Но был уверен, что меня ищут. Как видишь – не ошибся: добравшись до населённой местности, они сразу же дали о себе знать.

–Ваши люди оказались у Наамара.

Дер Даген Тур не стал торопиться с ответом. Выдержал короткую паузу, после чего мягко заметил:

–Ты взвинчена.

–Что?

–Ты взвинчена, Феодора, иначе бы поняла, что мои люди не «у Наамара», как ты выразилась, а на Траймонго. Ищут меня.

–Они будут приземляться?

–Сомневаюсь.

–Почему?

–Мой капитан весьма осторожен,– размеренным тоном ответил Помпилио.– Полагаю, он уже выяснил, что на Траймонго отсутствует воздушный флот, а значит, безопаснее оставаться в воздухе.

–Ваш капитан никому не верит?

–Только мне. А поскольку меня нет на борту…

–Он растерян.

–Нет,– улыбаясь, покачал головой дер Даген Тур.– Ты говоришь о моём капитане, о человеке, которому я доверяю свою жизнь и жизнь людей, которые мне дороги. Растерянность не входит в перечень его характеристик, он сохраняет хладнокровие в любых обстоятельствах. И поскольку меня нет на борту, он никому не доверяет – только себе, своему чутью.

–Ваш цеппель можно подбить с земли?

–Разумеется. К тому же фага наверняка понимают принцип его действия и могут сообразить, куда следует стрелять в первую очередь. Но вряд ли они проявят агрессию… во всяком случае – сразу.

–Я тоже думаю, что Наамар сделает всё, чтобы завоевать доверие ваших людей,– согласилась Феодора.– Но у вас есть радио…

–Однако мы ещё не научились кодировать речь, как это делаете вы.

–То есть нам есть что продать Герметикону?

–Да.– Помпилио перевёл взгляд на женщину.– Теперь ты перестала быть единоличным обладателем бесценного трофея, более того, твой трофей перестал быть бесценным, ведь в представлении Наамара цеппель значит много больше.

–Разве это не так?

Дер Даген Тур ответил настолько выразительным взглядом, что Феодора смутилась.

–Ах, да, это же ваш корабль.

–Именно.

–Вы весьма опытны в таких делах.

–Траймонго – не первая планета, которую я посещаю.

–Я заметила, что вы ни разу не назвали капитана по имени.

–Я не знаю, кого мои люди представят в качестве капитана,– спокойно ответил Помпилио.– Догадываюсь, но не знаю точно.

–То есть на переговоры отправится кто-то другой?

–Капитан слишком ценен, чтобы им рисковать.

–И кто-то из ваших людей согласится подставиться вместо него?– удивилась Феодора.

–Мы цепари, и мы в походе,– твёрдо произнёс дер Даген Тур.– И каждый готов сделать всё, чтобы поход благополучно завершился.

–У вас отличная команда, мессер,– вздохнула женщина.

–Лучшая во всём Герметиконе.– Ложная скромность не входила в число добродетелей Помпилио.– И я уверен в каждом своём человеке.

* * *

«Известие о прибытии «Пытливого амуша» меня не удивило – я ждал, я верил…– но, конечно же, обрадовало. Разумеется, я гнал от себя мысли о том, что с нашим цеппелем могло случиться страшное, однако червячок сомнений нет-нет да впивался в душу, заставляя вздрагивать и закусывать губу. Иногда – до крови закусывать. Когда же Траймонго облетела весть о прибытии летающего корабля, я рассмеялся и, кажется, даже прокричал что-то нечленораздельное, сейчас уже не помню что. К счастью, я в это мгновение был один – в моей комнате стоял радиоприёмник – и никто не стал свидетелем моей радости. Иначе, наверное, они могли бы решить, что я сошёл с ума. Затем я вышел из комнаты, отыскал мессера – он в одиночестве пил вино на главной террасе – и поделился с ним радостью. Мессер хладнокровно ответил, что всё идёт так, как должно, и предложил мне разделить с ним вино. Отказываться я не стал. Тем более я видел, что мессер очень и очень рад. Затем явилась очень напряжённая Феодора, я понял, что им с мессером нужно переговорить, и удалился на малую террасу, с которой тоже открывался неплохой вид, но только на юг. Там я попросил чаю, а когда его принесли, вдруг задумался о том, что одного факта появления «Пытливого амуша» для бурной радости недостаточно – я ведь не знаю, всё ли в порядке с командой? Если мы с мессером, Бабарским и несколькими цепарями таинственным образом «выпали» из цеппеля, не случилось ли подобное с другими членами экипажа? Например, с Аурелией? Эта мысль пронзила меня так сильно, что я едва не задохнулся от страха. Сколько человек осталось на борту? Все ли живы и здоровы? Что… Что с Аурелией? Я едва сдержался, чтобы не броситься к мессеру с предложением немедленно выйти на связь с цеппелем и обо всём разузнать, но вовремя сообразил, что мессер переживает не меньше меня, но сдерживается, руководствуясь одному лишь ему известными соображениями. Он ждёт, а значит, и мне следует проявить выдержку…»