– Я люблю Новый год, – снова попыталась она склеить беседу.

Теперь Маша даже не повернулась, только прищурилась:

– А я нет. Почему, еще не вспомнила. Наверное, есть причины.

– На прошлый Новый год я встретила Данилу. – Неожиданно Алина почувствовала, как ее бросило в жар.

Маша медленно повернулась к ней. Невозможно было смотреть в ее пронзительно синие глаза, внимательные и изучающие, словно колющие иголкой.

– Алина, зачем тебе нужны камни?

Инферна замялась. В ее душе боролись правда и ложь. Неожиданно она почувствовала, как в горле встал горький комок, и выступили жгучие слезы. Она немедленно обругала себя за мягкотелость, но не могла произнести ни слова.

Комарова понимающе кивнула:

– Алин, желание стать нормальной – объяснимо. Я уверена, кристаллы помогут тебе. И Сэму помогут, и его брату Николашеньке, и мамаше Поганкиной. Но никогда они не помогут Даниле, потому что он их не получит ни за какие коврижки. Он заслужил то, что с ним приключилось. – Алина было открыла рот, чтобы упрекнуть подельницу в черствости, но Маша ее опередила, как будто читала мысли: – И я заслужила, наверное, тоже. За самонадеянность. Как видишь, собеседница из меня плохая – веселых историй из своей жизни не помню. Даже не знаю, случались ли они.

Алина опустила глаза совершенно сбитая с толку и тихо прошептала:

– Мне очень страшно.

– И мне, – услышала она неожиданный ответ.

Когда она глянула на Машу, та уже снова разглядывала здание, похожее на кипучий муравейник.

К главной площади страны стали подтягиваться милицейские кордоны, веселые хмельные тени заполняли улицу. Близился заветный час, ожидание которого продлится весь следующий год. Почти все окна в кабинетах здания потухли, только в коридорах продолжал гореть свет. Служащие давно разбежались по домам, торопясь к новогоднему празднику и пахнущим свежестью украшенным елкам. Я ждала единственную женщину, которая все равно должна была убраться из Зачистки. Рано или поздно.

Меня охватывал настоящий ужас. Сердце, как сумасшедшее, билось от волнения, а ладони стали неприятно влажными. После многих часов ожидания ко мне приходило осознание, что мысль пробраться в Зачистку обычное сумасбродство. Стоило послушаться Алекса, но я все равно поступила по-своему. Как всегда. Отчего-то днем все казалось таким простым, но стоило темноте накрыть город, вспыхнувший в одночасье мириадами разноцветных огней, беспокойство налетело одуряющей волной и не собиралось отступать ни на шаг. Было очень страшно.

Вскоре нас попросили покинуть заведение, и мы вышли на улицу, зябко ежась после теплого сумрачного зала кафе. Электронные часы над одним из магазинчиков как раз показали половину двенадцатого, когда Владилена пожелала вылететь из своего опустевшего улья. Она постояла на обледенелых ступенях, дожидаясь машины, а потом осторожно, памятуя об утренней неловкости, спустилась на тротуар. Лицо ее выражало крайнюю степень раздражения и недовольства. Праздные толпы, ожидавшие боя курантов, уже наводнили площадь. Все центральные проспекты и станции метро перекрыли, но шикарная «карета» главы Зачистки без особых препятствий скрылась на одной из близлежащих улочек, а милицейский наряд лишь вежливо уступил дорогу.

– Пойдем, – кивнула я.

– Уже? – В кошачьих глазах Алины мелькнула странная обреченность.

– Перед смертью не надышишься. Тем более на таком морозе.

Стараясь сохранять видимость спокойствия, хотя ноги казались ватными, я стала пробираться сквозь гоготавшую толпу. За мной следом, стараясь не отставать, торопилась инферна. То и дело грохотали хлопушки, сопровождавшиеся взрывами пьяного хохота, и нам на головы сыпались кружочки разноцветных бумажных конфетти. В обнаженном парке, освещенном фонарями, гуляло много истинных. Они выглядели разноцветными островками в черно-белой людской массе, перемешанной с сероватыми сугробами, какие наросли на теле города за холодный декабрь.

Пробраться к зданию Зачистки оказалось очень просто. Веселый подвыпивший народ, гулявший за многие-многие скучные вечера всего прошлого года, мало обращал внимания на продрогшую до косточек черноволосую девчонку. Даже Алина своим присутствием не вызвала ни настороженности, ни подозрений. К тому же, что в самом конце парка, на скамеечке, будто воробьи, нахохлилась стайка подростков-инфернов, передававшая по кругу бутылку с вином.

Мы подошли практически к ступенькам, и уже видели тускло освещенный огромный холл и круглую стойку, из-за которой торчали макушки ночных сторожей. Высокие стеклянные двери заперли сразу после отъезда хозяйки.

– Отойди подальше, – посоветовала я, выискивая устойчивое положение. Получалось лишь пошире расставить ноги и, на всякий случай, пригнуть голову.

Собственно, с этого момента я решила импровизировать и действовать по обстоятельствам, потому как гениального, ну, или хотя бы, средненького плана не придумала. Я щелкнула пальцами, заставив одну из мраморных плиток ступеней, подняться в воздух, а потом с волной горячего воздуха швырнула ее в стеклянные двери. Раздался оглушительный звон, мелкое крошево разлетелось в разные стороны.

В ту же секунду огромные часы сообщили на целую необъятную страну о наступлении Нового года, и площадь накрыл одуряющий радостный вопль толпы.

– Прячемся! – коротко приказала я.

В этот день Истинный мир замирал в предчувствии таинства Нового года. Ночью члены прославленных родов, тех, конечно, что не вымерли от браков с ближайшими родственниками, обычно собрались в тайной обсерватории, где следили за рождением новогодней звезды. Собственно, зрелище из средненьких – между пудрой звезд загорался ярко-желтый шар, слегка переливавшийся зеленоватым светом, а потом затухал. Ничего интересного или захватывающего, но старинные традиции требовали, чтобы Владилена присутствовала на сборище старых индюков.

Она нарочно выехала так, чтобы опоздать к началу священнодействия. Ведь перед раскрытием скрипящего купола в тесной, осыпавшейся кирпичным песком обсерватории из года в год, десятилетиями, происходило одинаковое надоевшее до зубовного скрежета представление. Сильно изуродованный Владимир Польских прочитает душещипательную речь о несуществующем единении Истинного мира. Потом старики, дышащие ветхостью, как их костюмы, пугая своей неповоротливостью, спляшут «танец с саблями», размахивая давно тупыми клинками – пережитком прежних веков. После официальной части восторженные дебютантки накачаются игристым вином и станут притворяться, что следят за восходом ночной звезды, находясь в том прискорбном состоянии, когда меньше всего думаешь о приличиях, тем более о традициях, и мечтаешь выскочить на улицу, дабы избавиться от части влитого в себя алкоголя.

В прошлом году Владилена пригласила с собой Машу Комарову. После того как купол захлопнулся, обдав прически присутствующих хорошим облаком пыли, девушка сморщила нос и заявила начистоту, что лучше бы осталась дома перед телевизором. Не сказала «с друзьями» – друзей у Маши Комаровой, как и у Владилены, не было. С Высшими сложно дружить, и любить их тоже не легко.