В игорном доме Дандоло все было предусмотрено, чтобы обаять игроков и утешить их в случае необходимости. Вне игорного зала находился один салон, где подавали кофе, чай и шоколад, другой, где можно было попробовать более традиционные блюда – хлеб, сыр, колбасу, фрукты и вино, которые подавали молодые люди в зеленой ливрее. Был даже предусмотрен салон «вздохов» для отчаявшихся игроков, потерпевших серьезный проигрыш, и зал собраний для бывших игроков – раскаявшихся или непоправимо разорившихся. За короткое время по всей Светлейшей как грибы стали плодиться казино. В 1744 году в Венеции уже было не менее ста восемнадцати казино и игорных домов, не считая публичного «Ридотто». В 1755 году только в квартале Святого Моисея было семьдесят три казино для аристократов и обывателей. Это была настоящая эпидемия, повлекшая многочисленные жертвы. Аристократов, зачастую носивших славные имена, но живших в нищете, разорившись в одну ночь, было огромное множество. Слабое утешение: Республика в отчаянной попытке поднять престиж доходов от игры и уравновесить потери от нее присвоила функции крупье обнищавшим потомкам знатных семейств, которых прозвали барнаботти, поскольку они снимали дешевые квартиры в квартале Святого Варнавы.

С тех пор игра стала настоящим сумасшествием, всепоглощающей страстью, о чем свидетельствует «История моей жизни», являющаяся также настоящей энциклопедией игр. В Венеции и по всей Европе, при дворе, в казино и частных домах играли в бассет, в трик-трак, в вист, в брелан, в тонтин, в пикет, в тридцать и сорок, в тридцать одно, в ландскнехт, в турникет, в портики, не говоря уже о кольцах, лото, «дураке» и бильярде. Что до Казановы, то он был поклонником бириби. Однако превыше всех других игр венецианская публика ставила фараон. «Фараон, восходящий к XIII веку, достиг апогея своей популярности во времена Казановы, – пишет Ривз Чайлдс. – Банкомет играл против неограниченного числа игроков, ставить можно было на одну или несколько карт. Банкомет каждый раз извлекал из двух смешанных колод две карты и клал их, перевернув, одну направо, другую налево. Если обе карты не являли собой одну фигуру или не были одной величины, карта справа от банкомета приносила ему все поставленные на нее деньги, тогда как он должен был возместить ставки на карту слева. Если обе карты были одинаковой величины или изображали одну и ту же фигуру, банкир забирал все ставки на правую карту и половину денег, поставленных на левую карту». Хотя Казанова с равным удовольствием «понтировал», то есть играл, держал банк и «гнул углы», то есть метал карты, он никогда не забывал доброго совета, который дал ему Брагадин на его двадцатилетие: «Поскольку ты так любишь азартные игры, я тебе советую никогда не понтировать. Мечи банк. У тебя будет преимущество». Совет сам по себе замечательный, но, к сожалению, в Венеции им воспользоваться было нельзя, поскольку держать банк имели право только патриции.

Если сначала страсть к игре захватила аристократию, понемногу все общественные классы, даже самые низшие, тоже принялись играть. Игре предавались богатые и бедные, мужчины и женщины, аристократы и буржуа, военные и церковники, моряки и прокураторы. Так что Большой Совет, в ужасе от этой всеобщей игорной лихорадки, огромного и беспрестанного круговорота денег, подчиняющегося единственно закону случая, все более ошеломляющих сумм, выставляющихся на кон, решил на своем заседании от 27 ноября 1774 года закрыть «Ридотто» и торжественно запретить игру, которая в конечном счете дестабилизирует и деморализует венецианское общество, вынуждая проматывать кропотливо накопленное многими поколениями наследство, внося беспорядок в распределение богатств, разоряя высокородных патрициев и скандально обогащая худших мерзавцев, заставляя с бешеной скоростью переходить по кругу владения, дворцы и склады ценных товаров, фермы и земли на берегу Бренты, которые никогда не принадлежали одному и тому же человеку больше одного дня. За этот закон было подано 720 голосов, 21 – против и 22 воздержались, что о многом говорит! Комментарий Казановы тем более ироничен (и горек), что он всего два месяца как вернулся в Венецию, а Светлейшая без игры – уже не Светлейшая. Неужели близится конец света? «В момент подсчета голосов Большой Совет с ошеломлением заметил, что издал закон, который не должен был увидеть свет, поскольку по меньшей мере три четверти избирателей его не желали; и все же, в доказательство того, что за него и в самом деле проголосовали, три четверти голосов были отданы в его пользу… Воистину это было чудо славного евангелиста святого Марка…» Разумеется, в результативности подобного запрета можно усомниться: конечно, в Венеции стали играть не меньше, но в тайне, в худших притонах и в грязных каморках таверн. Игра совершенно вышла из-под контроля, распространившись по всему городу, и имела по-прежнему опустошительные последствия.

Почему Казанова играл с таким ожесточением, порой проигрывая баснословные, даже астрономические суммы, или надолго залезая в большие долги, чтобы было на что играть? Прежде всего он играл потому, что не мог не играть, не был способен остановиться, когда проигрыш растет как снежный ком, что свойственно всем настоящим игрокам. Вечно эта неразумная надежда отыграться, быстро вернуть себе все потерянное. Он был неутомим и рассказывает об одной партии в пикет, которая продолжалась сорок два часа!

Вторая причина страсти к игре, гораздо более интимная, – бесконечное удовольствие, которое он получал, тратя деньги, которые не считал себя обязанным зарабатывать, как объясняет он сам в тот момент, когда переживал не лучшие дни, постоянно проигрывая: «Я любил игру и, не имея возможности метать банк, понтировал и проигрывал с утра до вечера. Печаль, которую я испытывал, делала меня несчастным. Но отчего я играл? Мне это было не нужно, ибо у меня было сколько угодно денег, чтобы удовлетворить все мои прихоти. Почему я играл, зная, что крайне чувствителен к проигрышу? Играть меня вынуждало чувство скупости. Я любил тратить деньги, и сердце у меня кровью обливалось, когда я не мог тратить выигрыш» (I, 788). Выигранные деньги созданы для того, чтобы немедленно вновь войти в обращение в безумном хороводе серебра. Казанова чувствует себя лишь случайным и мимолетным их владельцем. «Мне казалось, что только деньги, выигранные в карты, мне ничего не стоили».

Даже если правда, что Казанова никогда в жизни не извлекал доходов, а тем более средств к существованию, из игры, тем не менее его выигрыши (как порой и проигрыши, ибо иногда он проигрывался вдрызг) были зачастую значительными, а некоторые – впечатляющими. Игра была серьезной подпиткой его ресурсов, особенно когда он сидел без денег и испытывал нужду. Так, можно подсчитать, что во время Миланского карнавала Казанова за две недели выиграл около десяти миллионов старых франков. При этом надо понимать, что он не простачок. Хотя он не был профессиональным игроком в полном смысле этого слова, тем не менее играл он профессионально. Одно время он даже подумывал сделать карьеру на игре, когда, вернувшись с Корфу в Венецию в начале 1748 года, оказался без средств и без будущего. Через неделю он остался без гроша и предпочел отказаться от своих планов. Впоследствии он так и не решился стать профессионалом, но лишь потому, что, по его собственным словам, не мог долго выкручиваться, не передергивая, ведь без этого картежник долго не протянет. Он напоминает, что в России «Орловы убедили императрицу запретить азартные игры. Находили странным, что именно Орловы вынудили запретить игру, ведь они жили только игрой, прежде чем составили состояние иным, гораздо более опасным способом; и однако в этом нет ничего странного. Орловы знали, что игроки, вынужденные жить игрой, должны обязательно плутовать; так что они имели причину поставить под запрет занятие, в каком невозможно продержаться иначе, нежели плутовством» (III, 378). Однако от несостоявшейся карьеры у него сохранятся ценные навыки. Иначе говоря – замечательная ловкость, умение плутовать, не попадаясь, к которому он прибегал не раз, находясь в отчаянном положении. Я знаю, что Казанова не хочет, чтобы его смешивали с шулерами, настаивая на том, что ни разу в жизни не показал таким игрокам, что он из их шайки, даже если «греки» (то есть шулера) хотели заставить в это поверить. Тем не менее в этом отношении я гораздо больше доверяю шпиону Мануцци, который писал инквизиторам, что Казанова слывет в Венеции шулером. Было бы просто удивительно, если бы он совершенно не владел искусством передергивать карты, тем более что он часто играл с партнерами, которые сами были отпетыми и талантливыми шулерами и не приняли бы в компанию человека, не владеющего элементарным багажом, необходимым для того, чтобы выигрывать в карты.