Подобное поведение, кстати, гораздо более предосудительно в наше время, чем в XVIII веке. Тогда плутовать, иначе говоря, уметь «ощипать перепелку, не доводя ее до слез», по меткому выражению Гольдони, было искусством и как таковое заслуживало определенного уважения. «В то время как сегодня шулер изгоняется изо всех казино, в XVIII веке снисходительнее относились к тем, кто “подправлял судьбу”, то есть к шулерам, – пишет Ривз Чайлдс. – В 1765 году барон Лефорт сообщил Казанове, что в России “есть молодые люди из знатнейших семей, научившиеся плутовать и похваляющиеся этим”. Шулерство принималось как само собой разумеющееся и характеризовало не только русскую знать, но и аристократию всей Европы». Крайнюю терпимость XVIII века в этом отношении можно лучше себе представить, припомнив партию в бириби, которую разыграл Казанова в Генуе с тремя профессиональными игроками. Он выиграл очень большую сумму. Ему рукоплескали. Обобранных и осмеянных плутов освистали и выставили за дверь. Каково же было удивление Джакомо, когда старый граф Ринальди, отец Ирен, его хорошенькой любовницы, объявил ему, что все знают: он выиграл не благодаря везению, а благодаря ловкости, зная, где собака зарыта. Всем известно, что он сговорился с одним из трех игроков, который обманул двух остальных, хотя был ими нанят. «Иначе и быть не могло. Это плут, который разбогател, одурачив плутов. Все греки Генуи ему рукоплещут и славят вас» (III, 10). Все нашли, что венецианец был великолепен, и одобряли его. Когда Казанова обиделся, опасаясь, что эта история бросит тень на его честь, граф его успокоил: «Не запятнает и не возвеличит. Вас будут любить, посмеются, и каждый скажет, что на вашем месте поступил бы так же». Честный человек просто обязан проявить себя большим плутом, чем завзятые мошенники.

Стоит ли удивляться, что Анж Гудар, авантюрист, которого Казанова считал среди своих приятелей и с которым даже имел опыт литературного сотрудничества, посвятил игрокам своего времени развлекательное и циничное исследование под заглавием «История греков, или тех, кто подправляют счастье в игре», опубликованное в Гааге в 1757 году. «Именно Гудар популяризовал слово “грек” для обозначения шулера, – отмечает Ривз Чайлдс. – Этот термин восходит к одному мошеннику XVII века, Теодоросу Апулосу, который одурачил столько народу в Версале, что с тех пор его национальность стала опознавательным знаком для всех, кто обманывал ближнего в игре. Но опубликовав веком позже “Историю греков”, Гудар ввел во всеобщее употребление термин, который до того использовался лишь в кругу игроков».

Казанова принадлежал к ловкачам, умевшим «ловко передернуть карточку». Однажды в 1753 году в Венеции, когда он в очередной раз проиграл все свои деньги в фараон и предпочел заглушить досаду во сне, миланец Антонио Кроче, охарактеризованный самим Джакомо как «великий игрок и решительный исправитель невезения» (I, 692), предложил ему отыграться, составив на пару банк в фараон. Если он согласится внести триста цехинов, к которым Кроче добавит свои три сотни, Казанова станет крупье, то есть в данном случае тем, кто находится в доле с банкометом и стоит позади него во время партии. Понтерами, вернее, «лопухами» будут семь-восемь богатых иностранцев. Все они ухаживают за очаровательной супругой Кроче, в том числе швед по имени Гиленшпец, который один способен проиграть двадцать тысяч цехинов. Уверенный в том, что этот проныра знает секрет, как выиграть, Казанова не был «столь щепетилен, чтобы отказать ему в помощи и войти в половину выигрыша» (I, 693). Он ассистирует, яснее не скажешь, то есть не берет на себя личную ответственность за плутовство. В самом деле, Казанова сильно рискует быть разоблаченным или прослыть вульгарным шулером, ведь он играет за одним столом с венецианскими патрициями или иностранными аристократами. Он дорожил своей репутацией (не из моральных соображений, а по профессиональной необходимости авантюриста, который должен иметь возможность втереться в высшее общество) и категорически запрещал смешивать его с плутами. Наверное, он по большей части лишь помогал настоящим «грекам», таким, как Анж Гудар, Антонио Кроче, Томатис, граф Медини. «Если плутовать самому опасно, ничто не мешает служить проводником, прикрытием, кредитором или зазывалой – в зависимости от обстоятельств – собственно шулерам. Казанова не станет метать “три карты”, а только будет в доле», – пишет Ривз Чайлдс. Вся его ловкость заключается в том, чтобы никогда не выходить на первый план. Он старается оставаться в тени как простой помощник. Если дело обернется плохо, по крайней мере, вина в первую очередь падет не на него.

Когда в июне 1770 года он снова встретил в Неаполе Анжа Гудара, то тотчас понял, что его дела в игре идут наилучшим образом. «Он поспешил сообщить мне, что живет азартными играми. Фараон и бириби поставляли весь его доход; и весьма значительный, поскольку все в его доме блистало великолепием. Он пригласил меня присоединиться к его делу, и я не мог отказать, будучи уверен, что разделю все выгоды, которые смог бы принести обществу благоразумным поведением, коего надлежало придерживаться, и все правила и законы которого я знал. Мой кошелек истощался на глазах, и, возможно, мне оставалось только это средство, чтобы продолжать поддерживать прежний образ жизни» (III, 802). Казанова послужит роскошным зазывалой. Поскольку он поселился в лучшей гостинице Неаполя, ему было легче легкого приводить к Гудару богатых клиентов, а тот обдирал их как липку. Так он получил возможность воспользоваться чужим плутовством, не ставя под удар себя самого. По-моему, свои собственные шулерские приемы (ибо я никогда не поверю, что он не плутовал, когда мог это делать без большого риска) он приберегал для партий с игроками, не обладающими высоким общественным статусом, или для тех, кто сам давал себя облапошить.

Несомненно, Казанова обладал несравненной ловкостью, приобретенной долгими упражнениями. Он умел выигрывать или, напротив, помогать своему сообщнику-банкомету выигрывать деньги, когда нужно было поправить свои финансовые дела. Умел он и проигрывать, из радушия, когда хотел доставить удовольствие тем, кто хорошо его принимал, или из галантности, когда хотел завоевать благосклонность хорошенькой женщины. Так что нет никакой метафизики, ничего рокового в игре, никаких бесовских происков, как, например, в произведениях Достоевского. Выигрывать или проигрывать в фараон входит в его аморальную систему общей безответственности, которую нельзя измерить на аршин уроков нравственности, некогда раздававшихся добропорядочными и пуританскими основателями светской республики, к коим принадлежит Робер Абирашед, неизлечимый моралист, всегда готовый обличать радикальную неспособность Казановы взвалить на себя тяготы человеческого существования. «Полнейшая безответственность, главенствующая во всех рассказах Казановы, – безответственность игрока, – замечает по этому поводу Ш. Тома. – Вся Европа воспринимается как большой игорный зал. И это отнюдь не сокращает, а бесконечно умножает шансы благодаря неразличимому расслоению, которое превращает нас в случайных сообщников своих действий. В один момент повезло. Но уже в следующий все пошло прахом»[84].