— Что-то я не пойму, вас тут целая банда пенсионеров и в доме престарелых день открытых дверей, или это ты такой шустрый по лесу скачешь?

— Зря смеешься. Сам-то я старенький, да винтовка у меня новенькая, американская.

— Вот эта что ли? — Виктор вышел тоже совсем не из того места, где оставил его Мишин. В одной руке он держал М14, а другой держал за шиворот перепуганного деда лет семидесяти пяти. — Гавно ваша винтовка, отсырела и не стрельнет еще.

— Э-э, отпусти Матвея, — из-за ели вышел дед, как две капли воды похожий на обезоруженного. Только у этого в руках был «шмайсер». Дед-близнец передернул затвор и повел стволом автомата.

— Ты машиной-то не балуй, — Андрей на всякий случай прикрылся Матвеем. — Никто вам зла не желает.

— А ты пусти, пусти Матвея, раз благородный такой. А потом и поговорим.

— Да бери свое сокровище. Больно нужен. Мы вообще на минутку заглянули, в зону идем. — Мишин легонько придал ускорения Матвею.

— Пустые значит, — с сожалением констатировал дед. — Тогда мне с вами и не интересно беседы беседовать. Топайте своей дорогой.

— Фу, как не культурно. — наморщил нос Андрей. — В какой тьмутаракани вас манерам обучали? А где же чаек c сухариками. Клиентов надо привечать. Мы нынче не по вашей части, но может быть и закинем что на обратном пути, если в цене сойдемся.

— Жадность фраера погубит, — тихо сказал себе под нос Орловский.

— А ты не учи деда Михея, что и как делать. Дед Михей уже десяток лет в зоне торгует.

— Ха, забавно! Дед Михей и дед Матвей — братья-близнецы. Отчего же я о вас ничего не слышал. Ведь и я не один год зону топчу.

— А от того и не слышал, что проживали мы раньше в Коньково, да только совсем немец озверел нынче. Нейтралов не признает. Вот и решили в Нижние Лихоборы, аглицкий сектор податься.

— Тогда понятно откуда вы такие неприветливые. У нас тут порядки-то совсем другие. Хошь навар иметь и не иметь проблем, людей за мусор не держи. Ладно, дедуля, считай нашел первых клиентов. Только на чай-водку мы к вам на обратном пути зайдем. Сейчас некогда. — Мишин обернулся к Орловскому. — Пошли, Витек.

— Погодите, погодите, — засуетились вдруг близнецы. — Мы тут как раз корову доить собирались, может молочка парного?

— Да не суетись, дед Михей. В следующий раз. — Андрей скрылся в кустах, и только когда они с Виктором отошли подальше, не оборачиваясь к нему, сказал:

— О как! Хозяйством уже обзавелись, и корова есть. И как они радиации не боятся? Молоко-то это пить?

— А чего дедкам боятся-то? Поди свое уже отжили.

Хантеры все дальше углублялись в зону поражения. Живописные, но опасные рощи уступили место одичавшим паркам, все чаще встречалась на дорогах брошенная техника, на которой пытались покинуть город москвичи. Вот у обочины ржавеет грузовик с расплющенной о дерево кабиной. На вспоротой обшивке сидения еще и сейчас можно разглядеть бурые потеки крови. Рейсовый автобус с просевшими колесами стоит в этой застывшей очереди в никуда вслед за молоковозом, чья продырявленная пулеметной очередью цистерна давно растеряла буквы на своем боку.

Недалеко от останкинских прудов с территории заброшенного завода, на котором в самые тяжелые военные годы было налажено производство мин, доносился пронзительный, режущий ухо скрип. Это какая-то подвесная конструкция раскачивалась на ветру. Она была местной достопримечательностью, и говорили, что многие вместо кукушки запрашивали количество отпущенных лет. Виктор не понимал этого. Не года считать надо, а по сторонам смотреть, чтобы было что считать.

На Аргуновской улице начла попадаться первые сгоревшие и разрушенные дома. Немцы ведь и после ядерного удара продолжали бомбить уцелевшие разрозненные части Красной армии. Вон одна здоровенная бомба так и лежит, не разорвавшаяся, пробив асфальт и наполовину утонув в грунте, она ждет своего часа.

Орловский прищурился, уклоняясь от попавшего ему в глаз солнечного зайчика, прыгнувшего с одного из уцелевших стекол в окне четвертого этажа здания, в торце которого была когда-то почта.

Хантерам предстояло пройти вдоль полуобвалившихся траншей, дотов и землянок с просевшими перекрытиями, которыми изобиловала западная сторона улицы. Брошенная линия обороны. И хоть все это давно поросло бурьяном, расползлось, осело, все равно можно было понять, что боев тут не было. Иначе повсюду бы валялись ржавые каски, разбитые винтовки и не захороненные останки нашх. Виктор сам не натыкался на места давно отгремевших сражений, но от других слышал, как это выглядит. Много их, таких вот рубежей на западе бывшей столицы бывшей страны.

Воздух уже разогрелся, и яркие солнечные лучи разогнали последние клочки тумана по подвалам, воронкам и промоинам. В напряженной тишине каждый их шаг отдавался, как поступь пушкинского Командора. И вот где-то на границе слышимости возник клекот турбин вертолетов.

— Давай в подвал, — Андрей толкнул Орловского, — быстро!

Они едва успели сбежать по ступенькам и нырнуть за крашенную в грязно-серый цвет дверь, как патрульные машины пронеслись вдоль улицы на бреющем, едва не задев лысые верхушки тополей.

Чего это они? — Виктор достал платок и высморкался — промозглая ночь на палубе не прошла даром. — Опять кого-то ловят?

_ Может и нас пасут, — Мишин посветил фонариком вглубь подвала. — Опознавательные знаки заметил?

— Да, немецкие.

— Для этого сектора странно. Друзья твоего штурмбанфюрер?

— Хер их знает, — Орловский убрал платок в карман и поморщился. — Воняет-то как.

— Да уж. Не иначе покойничек тут притаился. О, точно! — Андрей поднял луч фонаря, и в круге света возникла оскалившаяся мумия, подвешенная за оголенные ребра к крюку. Даже по этим жалким останкам было видно, что человека пытали, и пытали долго. Раздробленные пальцы, выбитые зубы, обугленные конечности…

— Что же он знал такое? — Виктор достал из сумки противогаз. Его и так пора уже было одевать, а тут он хоть на немного заглушит невыносимый запах.

— Пошли отсюда, все равно мы никогда не узнаем, кто это был, и что за люди его поймали. Да и патруль скоро вернется, надо успеть спрятаться наверху.

Они выскочили из зловонного подвала и, оббежав дом, скрылись в ближайшем парадном.

Все квартиры первого этажа почти полностью выгорели, а на втором были завалены всяким хламом. Забравшись сразу на четвертый, хантеры обнаружили огромный пролом, захвативший половину крыши и все квартиры слева от площадки. Пришлось спускаться на третий. Вот тут-то и обнаружилась почти не тронутая ни временем, ни стихией народных масс квартирка. Конечно ничего ценного в ней уже не было, но радиоактивную мебель никто не жег, и поэтому в гостиной помимо большого круглого стола и стульев, по правую сторону от входа, стоял резной буфет, похожий на замок. Повсюду на стенах висели картины. В кабинете напротив массивного стола из черного ореха возле стены громоздился пухлый кожаный диван и два таких же шикарных кресла. Только на всем этом великолепии лежал толстый, нетронутый слой пыли. Сквозь нее не было видно, кто запечатлен на фотографиях, которые висели плотным рядом на стене над столом. В простенке между окнами притулился написаны маслом портрет мужчины и жокейской одежде и с хлыстом.