– Ты изменилась, – наконец сказал он.

И по его голосу и улыбке она отчетливо поняла, что он ее не помнит и лишь делает вид, что узнал. Это было неудивительно – сколько лет прошло, Ли даже не обиделась, они все – его ученики и адепты – всегда были для него расходными материалами, не более. Ли прислушалась к своим чувствам и с удивлением обнаружила, что совершенно спокойна, даже крючок в пищеводе больше не двигался. Когда она летела сюда, когда покупала шокер, ее трясло от злости. Теперь же она смотрела на постаревшего, поседевшего Гарина и чувствовала только одно – недоумение. Это он? Тот самый человек, который много лет калечил студентов в Колумбии? И теперь основал целую коммуну в России. За последние годы она прочла сотни досье в ПОЛК и лично составила не меньше двадцати, в том числе на Гарина. И все же она до сих пор не могла поверить, что этот самодовольный, седой дед обладает таким редким даром – подчинять людей, расчеловечивать их, превращать в рабов.

– Вы меня не помните, но это не страшно, – сказала она. – Я – одна из последних ваших студенток. Ходила на заседания в девяносто восьмом.

Он вскинул брови – вспомнил; сказал по-английски:

– Ты совсем худая была, – голос у него был добрый, отеческий, как будто он на самом деле рассчитывал обыграть их встречу как воссоединение после долгой разлуки. Ли сразу услышала, как сильно русский акцент огрубил его речь; а может, дело было в возрасте, он просто постарел и стал неповоротлив, и ему в целом теперь сложнее говорить и формулировать; сложнее изображать акценты и интонации.

– Да, набрала вес, когда перестала питаться одними бананами и вспомнила про нормальную пищу.

Он ухмыльнулся – снова прикинул варианты и, видимо, понял, что заболтать ее не получится. Посмотрел на стоящую за камерой Таню:

– Татьяна, а вы можете объяснить, зачем все это? На что вы рассчитываете?

– Мы пришли взять интервью, – сказала Ли. – Вы ведь за этим нас позвали.

– Я звал ее, а не тебя.

– Мне кажется, я имею полное право здесь находиться, – сказала она. – Видите ли, в чем дело, последние пятнадцать лет я работала в фонде помощи жертвам культов и собирала досье на таких, как вы. Поэтому, раз уж мы тут собрались, позвольте я задам несколько вопросов. Это не займет много времени.

Ли говорила спокойно и взвешенно, и сама поразилась тому, как раскованно держится при нем. Разве что руки немного дрожали, и Гарин это заметил. Он слегка улыбнулся – почувствовал свою власть.

– Не думаю, что это хорошая идея… – вдруг заговорил Тушин, но Гарин прервал его жестом.

– Гриша, Гриша, где же твое гостеприимство? Мы же сами их пригласили. И хотя Татьяна уже нарушила нашу договоренность, в качестве жеста доброй воли, чтобы доказать свои добрые намерения, я готов сотрудничать. Продолжай, – сказал он Ли по-английски.

Она достала из сумки папку с досье, начала листать.

– В 1999 году сразу несколько студентов обвинили вас в превышении должностных полномочий, в насилии.

– Это вопрос?

– И вы сбежали. Почему?

– Потому что понял, что мои враги побеждают и что даже если вся правда мира будет на моей стороне, меня все равно посадят. Я не хотел, чтобы подлецы и невежды взяли верх.

– То есть вы утверждаете, что обвинения были ложными?

Гарин улыбнулся.

– Конечно. Это был заговор. Ни один из студентов в итоге не смог ничего доказать.

– Это неправда. Они все дали показания.

– Их слова против моих слов. Никаких доказательств, кроме слов, у них не было.

– Но, если обвинения были ложными и доказательств не было, почему вы сбежали? Почему не боролись за то, чтобы очистить свое имя?

– Я боролся. Еще как боролся. Но обстоятельства были против меня, выбор без выбора. Я мог бы остаться и стать узником совести. Но мои ученики меня отговорили.

– Кстати, об учениках. Я – одна из них, и я не помню, чтобы мы вас отговаривали. Я помню, как вы исчезли и бросили нас.

– Я говорю о настоящих учениках. Прости, но ты не была одной из них.

В желудке у Ли дернулся рыболовный крючок. «Он специально так говорит, не реагируй».

Следующие двадцать минут она задавала вопросы о его жизни и карьере в Колумбии, а он спокойно отвечал на них – тут надо было отдать ему должное, он отлично держался и не реагировал на провокации. Но у Ли был большой опыт в таких интервью, она знала, как надо: сначала усыпляешь бдительность, а потом задаешь тот самый вопрос, вопрос-триггер. Обычно это что-то о детстве; лидеры сект всегда очень нервничают, когда понимают, что интервьюер знает о них гораздо больше, чем они полагали; знает о травмах их детства.

– Вы помните 14 марта 1998 года?

– Нет.

– Это был день, когда вы повезли меня смотреть на инсталляцию, а в пути разозлились и вытолкнули из машины. И заставили идти пешком. Это было мое наказание за то, что плохо слушала.

– Нет, не помню.

– Зато я помню. Очень хорошо помню. И не только я. Эрнст Янгер, помните его? Еще один ваш бывший ученик. Он рассказал мне, что вы и с ним такое проделывали, – Ли заметила, как Гарин пальцами вцепился в подлокотник кресло – сработало, он начинает нервничать. – А потом я узнала, что все это было не просто так, что с трассой 63 у вас связано одно неприятное воспоминание.

Она взяла паузу, смотрела Гарину в глаза. Он сглотнул, но не сказал ни слова.

– Ваш отец вытолкнул вас из машины, когда вам было тринадцать. А потом там, на той самой дороге сбил оленя и пропал без вести. Так вот, я хотела узнать: этот ритуал с оленьими рогами – он ведь оттуда, из детства, да?

На лбу у Гарина выступили капли пота.

– Ну, знаете, это уже перебор. Если вы оскорблять меня вздумали, – в течение последней минуты, заметила Ли, он ни разу не моргнул. – Интервью отменяется. Давайте, выметайтесь отсюда.

– Погодите-ка, а как же твое гостеприимство? – Ли улыбнулась. – У меня еще остались вопросы.

Гарин криво улыбнулся и начал вставать, по-стариковски опираясь на подлокотники кресла. И тут Ли совершила ошибку, о которой позже будет жалеть больше всего, – она разозлилась. Ей не понравилось, что он вот так просто сейчас – как всегда! – буквально уйдет от разговора. Она поднялась и ногой толкнула его в грудь, чтобы он упал обратно в кресло. Это случилось спонтанно, она сама не ожидала, что посмеет толкнуть его; но в ней как будто зажглась давно и долго сдерживаемая ярость.

А дальше все полетело к чертям…

Гарин посмотрел на своего юриста.

– Гриша!

Тушин, все это время призраком стоявший у двери, кажется, впал в ступор – он никогда еще не видел, чтобы его лидера вот так толкали ногой в грудь.

– Позови братьев, пусть выпрут их отсюда!