– Илья, ты чего?

– Догадайся, блядь, чего. Мы в жопе.

– Тут девушка в углу.

– Ох, ну зашибись, тут еще кто-то есть?

Глаза чуть привыкли, лунный свет все же проникал сюда сквозь два небольших отверстия в люке, которые, видимо, нужны были для вентиляции, чтобы пленники не задохнулись.

Таня смогла разглядеть девушку, подползла к ней.

– Вам плохо? – спросила она и тут же поймала себя на мысли, какой же это глупый вопрос; человек сидит в яме, конечно же ей плохо. Девушка не шевелилась и не отвечала, и на секунду Таня с ужасом подумала, что она, возможно, мертва.

– Мне холодно, – едва слышно сказала девушка.

Таня через голову стянула с себя кофту и протянула ей.

– Вот, возьмите. Почти сухая. Разве что спину испачкала.

Девушка не шевелилась. Таня помогла ей надеть кофту.

– За что тебя? – спросила Таня.

– Я соврала, – она покачала головой, – сказала, что мне здесь не нравится. Нельзя врать. Он запрещает врать.

Минута прошла в подавленном молчании. Когда кто-то ерзал в темноте, под ногами хлюпала грязь.

– Илья?

– А?

– Подай голос. Не вижу тебя.

– Подаю голос.

Таня подползла к нему.

– Убери руку, дай проверю.

– Аааааай… блин!

– Не сломан. Погоди, у меня салфетки были. Черт, даже их отобрали. – (Пауза). – Как думаешь, записалось?

– Надеюсь. Иначе мы в полной жопе, – он помолчал и вдруг нервно рассмеялся.

– Что? – спросила Таня.

– Чокнутые фанатики сломали мне нос и сбросили в яму, вот что.

– Прости. Прости, я не знала про яму. Я не думала, что будет вот так.

– И че теперь?

Таня молчала.

– Че теперь-то, Тань? А?

– Да не знаю я, дай подумать. – Она терла лоб и вдруг спохватилась. – Ли? – Тишина. – Ли-и-и! Где она? Ее же с нами сбросили.

– Откуда мне знать?

Таня на четвереньках поползла вдоль стены, наткнулась на руку.

– Она здесь. Без сознания.

– Живая хоть? Дышит?

Таня склонилась над Ли, искала пульс на шее. Ли застонала, задвигалась.

– Ты в порядке? – по-английски спросила Таня.

– Не очень. Плечо болит.

– Вывих?

– Не знаю. Просто болит. И голова тоже.

– Дай посмотрю. Да нормально, жить буду. Вы сами как?

– Илье нос сломали.

Пауза.

– Прости меня, я все испортила.

– Да брось ты, сейчас помощи дождемся.

– Помощи, ага, – сказал Илья, услышав слово «help», – теперь молимся, чтобы сигнал был хороший и запись с регистратора улетела твоей подруге, иначе хрен нас найдут.

– Ты же обратил внимание, они регистратор не сорвали? – спросила Таня.

– Не-е-е, – Илья продолжал шмыгать разбитым носом, – когда этот черт свою речь толкал, наш глазок прям на него смотрел. Все четко было.

– А если сигнала не было?

– Сигнал был. Вопрос в том, насколько хороший.

– Даже если они приедут, ну, в смысле менты и эта твоя Ольга, как они нас найдут-то теперь?

– Если запись с регистратора не загрузилась в «облако» – то никак. Говорю же, мы в жопе.

Снова тяжелая пауза. Илья тревожно ерзал в своем углу, грязь хлюпала под ним.

– Простите меня, – сказала Таня.

– За что?

– Я должна была что-то такое предвидеть. Я думала, мы симулируем попытку побега, и тогда он решит, что победил, и…

– Тихо! – Илья вскочил на ноги и встал под двумя лучами лунного света, вскинув голову. Все прислушались. Акустика в яме была гулкая и какая-то потусторонняя, но Таня точно слышала какой-то отдаленный шорох, затем – пиликанье полицейских мигалок. Илья издал победный клич и выматерился, все выдохнули с облегчением. Все, кроме Тани. Она все это время ждала. Ждала, что мать придет и как-то поможет им, что материнское родственное чувство победит ритуальный морок, и она вспомнит о них и придет к яме и хотя бы поговорит с ними, даст понять, что она на их стороне. Но она не пришла. Она была там, Таня видела, как мать вместе со всеми кричит «Лжецов бросаем в яму» и водит хоровод и хлопает в ладоши. Она участвовала в этом и ничего не сделала, чтобы помочь. И хотя Таня к тому моменту уже прочла несколько книг о контроле сознания и психологическом насилии и понимала, как это наивно с ее стороны – надеяться, что мать сама сможет преодолеть и сломать гаринские установки, ей все равно было горько и обидно. И все то время, что они сидели в яме, она вспоминала лицо матери, скандирующей вместе с остальными «лжецов бросаем в яму» и ей было как-то особенно тоскливо.

Звук полицейских машин затих, и еще минут пять или больше, – в яме время двигалось очень медленно, и посчитать, сколько именно они там просидели, было, кажется, невозможно, – они сидели в полной тишине, и Таня чувствовала, как воздух вновь наполнился тревогой, и никто не смеет заговорить, потому что не хочет мешать другим вслушиваться.

И тут – вдали послышались шаги. У Тани отлегло от сердца – кто-то идет. Шаги приближались.

– Вот здесь, – раздался знакомый голос, и Таня сначала не поверила ушам. Это был голос матери. – Нужно сдвинуть люк, – это точно был ее голос.

– Да где он? Не вижу.

– Да вот же! – стук по дереву. – Вот тут пазы, чтобы тянуть, цепляешь крюком и вот так тянешь.

– А-а-а.

– Осторожно, он очень тяжелый.

– Мы здесь! Помогите! – вдруг закричал Илья. Он вскочил на ноги и размахивал руками так, как будто его могли увидеть.

Люк задвигался, Таня вскинула голову и увидела ночное небо, которое отсюда, со дна, из грязи, казалось каким-то болезненно-резким и невероятно красивым, и звезды были словно нацарапаны на его поверхности. На фоне звезд виднелись два черных силуэта – один из них был силуэт матери. Что-то звякнуло наверху – жестяная ручка ведра – и Таня услышала плеск воды и крик – Илья отшатнулся и упал. Таня ощутила холодные брызги на лице. И снова звук жестяной ручки ведра, и теперь уже Тане на голову хлынула ледяная струя воды. От резкого холода, как от удара, у нее сбилось дыхание, она закашлялась и не успела прийти в себя, как сверху снова полилась вода.

– Чистая вода да очистит. Чистая вода да очистит, – бормотал голос сверху.

Она не знала, сколько ведер на них вылили, – холод был такой острый, что внутри все – даже мысли – сжалось и околело. Люк сверху задвигался, и они вновь оказались в кромешной темноте, только теперь на дне хлюпала ледяная вода, сидеть было невозможно, и они стояли, уперевшись спинами в земляные стены ямы. Воздух, и без того сырой, стал морозным, колючим, вдыхать его было тяжело и больно, и в тишине еще долго слышалось мучительное, неровное, шипящее дыхание и стук зубов. Теперь никто не разговаривал, все были подавлены, не столько холодом, сколько мыслью о том, что их, похоже, не смогли найти, что план сорвался и они тут надолго. Таня переступала с ноги на ногу, она уже не чувствовала пальцев. Кто-то рыдал в голос и то и дело повторял: «Простите, простите, простите меня».