В коридоре третьего этажа Сильвера постучал в дверь, на которой баллончиком с зеленой краской было криво выведено: «Диего». Дверь приоткрылась со скрипом на несколько дюймов, и Сильвера заглянул внутрь:

– Диего? Ты дома, приятель?

Стол был опрокинут, по деревянному полу ползали мухи, слетевшиеся на остатки еды, что выпала из тарелок и стаканов. Сердце Сильверы тревожно застучало.

– Подожди минутку, – сказал он вошедшему Рико.

Кто-то затолкал в щели вдоль подоконника старые газеты и закрыл ими же оконные стекла, приглушив яркий дневной свет до туманного полумрака. За неубранной кроватью виднелась дверь в ванную. Сильвера открыл ее и уставился на карниз для душевой занавески. Он был погнут, крючки разлетелись по полу. Сама занавеска куда-то пропала. Сильвера обернулся к Рико, вставшему у него за спиной.

– Дверь в квартиру напротив тоже открыта, – сказал Рико. – Там никого нет.

Сильвера прошел мимо Рико и посмотрел на опрокинутый стол.

– По крайней мере, вчера вечером Диего был дома. Похоже, это его ужин. – Он бросил взгляд на закрытое газетами окно. – Здесь и так темно, зачем он пытался уменьшить свет?

Священник вышел в коридор и проверил другие двери, все они оказались незаперты, квартиры стояли пустыми, но с явными признаками того, что в них еще недавно кто-то жил: окурки сигарет и сигар в пепельнице, тарелки в раковине или на столе, одежда в шкафу. Некоторые двери были взломаны, деревянные рамы вокруг замков пошли трещинами. Кое-где дерево как будто бы расцарапали звериные когти.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул Рико в сторону лестницы.

Его голос прокатился по всему дому и остался без ответа. Побледнев от страха, он посмотрел на священника.

– Идем наверх.

Сильвера начал подниматься дальше. В коридоре четвертого этажа было так же тихо, как и в остальных. В тусклом свете Рико разглядел открытые настежь двери с точно такими же глубокими царапинами, как и внизу.

Прямо над лестничной площадкой четвертого этажа Сильвера остановился и широко раскрытыми глазами уставился на стену. Новые граффити перекрывали нарисованные раньше: «ЗДЕСЬ БЫЛ ПЕРЕДОЗ». «ГАДЮКИ – КОРОЛИ». «ЗИК ОТСТОЙ (ХА-ХА)». «ВСЕ РАДИ МАСТЕРА». «ГОРИ ДЕТКА ГОРИ». Сильвера коснулся рукой бурых букв.

– Боже мой! – услышал он собственный голос, прозвучавший глухо, словно со дна колодца. – Это кровь!

Он продолжил подъем, но все его чувства свернулись кольцом, как culebra de cascabel[51]. Нервы дрожали от присутствия того, что он ощущал уже тысячу раз: в тюремной камере, где два наркомана-героинщика порезали друг друга на куски бритвенными лезвиями; в невыносимо душной от жары комнате, где пьяный отец до смерти забил бейсбольной битой своего трехлетнего сына; на усеянных трупами развалинах многоквартирного дома, сгоревшего от спички поджигателя; в хищных глазах Сисеро, продавца дьявольских грез. Это было зло, и сейчас Сильвера чувствовал его так отчетливо, как никогда прежде, словно нечто материальное, цепляющееся за стены, чтобы удержать запах крови и серы. Сердце священника тяжко билось в груди, и, еще не добравшись до пятого этажа, он уже начал ощущать судороги – или фибрилляции, как говорили врачи, зарождавшиеся где-то в глубине его рук.

Наконец впереди вытянулся коридор пятого этажа. Рико заглянул в одну из открытых дверей. Там все было разгромлено, осколки разбитого зеркала сверкали на полу пыльными бриллиантами. Сильвера первым направился к квартире Сантосов и уже собирался толкнуть дверь – «Царапины, опять царапины на раме!» – но тут что-то отчаянно загрохотало за закрытой дверью в дальнем конце коридора.

– Что там еще за дерьмо? – обернулся Рико.

Сильвера прошел по коридору и взялся за ручку двери. Остановился на мгновение, прислушался. Из квартиры доносилось приглушенное «тук-тук-тук», не напоминающее ничего такого, что он мог бы распознать. Затем звуки стихли.

– Кто там? – выкрикнул Сильвера.

Ответа не было. Он толкнул дверь.

– Святой отец! – окликнул его Рико. – Не на…

Но Сильвера уже перешагнул порог, и вдруг что-то темное слетело с потолка прямо ему на голову. Он вскрикнул, когда коготь чиркнул его по щеке, и выбросил руку перед собой, пытаясь защитить лицо. Тварь запуталась в его волосах, а затем пронеслась над головой, словно подхваченный ветром серый лист. Сильвера обернулся и увидел, как она с глухим стуком ударилась в потолок, пролетела над головой Рико и скрылась в темноте дальнего конца коридора.

Сильвера был потрясен, но едва не взорвался нервным смехом. «Голубь, – подумал он. – Я испугался обычного голубя». Он оглядел квартиру и сразу заметил разбитое окно, в которое, должно быть, и влетела птица, бутылочные осколки и разбросанные по полу побрякушки, вероятно посыпавшиеся с полки, когда голубь наткнулся на нее. Священник вошел в квартиру и осмотрел ванную, думая о том, как скрыть от Рико свои отчаянно трясущиеся руки. Зеркало тоже было расколото, и Сильвера посмотрел на свое отражение в расходящихся трещинах. И опять обратил внимание на то, что в душевой нет занавески, а сам карниз вырван из стены.

В другом конце коридора Рико медленно открыл дверь в квартиру миссис Сантос. Он остановился на пороге и позвал ее, но, конечно же, не получил ответа, да и не ожидал его. Просто хотел услышать человеческий голос в этом лишенном звуков склепе. Сердце Рико бешено колотилось. На его лице блестели капельки пота. Он прошел через гостиную и заглянул в маленькую темную спальню. Там было просто нечем дышать, духота густым слоем повисла в воздухе. С кровати сдернули простыни. На загривке у Рико зашевелились волосы, хотя сам он и не понимал почему. Быстро выйдя из спальни, он вернулся в коридор.

Отец Сильвера зашел в следующую квартиру, дальше по коридору, и обнаружил там пустую колыбельку с пятнами крови на подушке. Потом шагнул в спальню и застыл на месте. На стене над незастеленной кроватью было написано кровью: «ВСЕ РАДИ МАСТЕРА». Залепленное газетами единственное окно ослабляло солнечный свет, превращая его в бледную туманную дымку. Сильвера содрал газеты, и сразу стало светлей. Он открыл окно, впуская свежий воздух.

Тут в комнате что-то зашевелилось, и Сильвера, заслышав слабый шорох, повернулся к нему от окна. Никого. Спальня была пуста. Священник прислушался, не обращая внимания на все сильнее бегущую по рукам фибрилляцию мышц, от которой пальцы скрючились, словно когти.

Опять тот же самый шум, где-то близко. Звук ткани, скользящей по другой ткани. Он посмотрел на голый матрас. «Куда делись простыни? – задумался Сильвера. – Не могли же эти люди оставить свой дом со всем имуществом, взяв с собой только простыни и пластиковые душевые занавески?»

Когда шум послышался опять – очень тихий, священник понял, откуда он доносится, и внутри у