Хотя даже после этой кампании усуни не были побеждены окончательно, они больше не смели нападать на Чжичжи и его союзников. Кроме того, усуни не посмели снова занять западную и северо-западную часть своей территории, которая была ближе всего к владениям Чжичжи, и в результате эти огромные пространства остались безлюдными.

Теперь Чжичжи находился на вершине своего могущества и начал считать себя потенциальным владыкой мира. Примерно в то же время он начал строить огромный город, обнесенный стенами, который должен был стать его настоящей столицей, что само по себе стало знаменательным событием, поскольку это был первый случай, когда правитель гуннов целенаправленно возводил поселение для оседлой жизни. Китайские летописи рассказывают, что над постройкой этого города трудились пятьсот человек в течение двух лет. Записи очень неопределенно пишут о местоположении новой столицы, но некоторые указания приводят нас к выводу, что она располагалась где-то в Юго-Восточном Туркестане вблизи реки Талас.

Из своей новой столицы Чжичжи разослал послов в окрестные страны, такие как Давань (Фергана) на юге и царство яньцаев, которые в то время занимали большую часть Северо-Западного Туркестана, с требованием, чтобы их правители платили ему дань. Власть Чжичжи была настолько велика, что эти правители не осмелились возражать. Согласно китайским историкам, Чжичжи, не ограничившись присоединением огромных территорий, начал активно планировать вторжение в царство юэчжей (Бактрию) и царство анси (Парфянское царство).

К тому времени самомнение Чжичжи так возросло, что он порвал со своим новым другом и союзником, царем кангюев, поскольку тот не выказывал ему достаточного уважения и почтения. Что случилось с самим царем кангюев, нам неизвестно, но хроники рассказывают, что в отместку за это неуважение, реальное или воображаемое, Чжичжи убил свою невесту, дочь царя кангюев, и вместе с ней нескольких именитых кангюйских подданных, которым случилось оказаться поблизости. Не удовлетворившись убийством этих людей, он разрезал их тела на мелкие части и выбросил в соседнюю реку. Его действия глубоко возмутили весь народ кангюев. Но на тот момент они чувствовали, что бессильны, и сдержали свой гнев. В любом случае царство кангюев осталось в составе вновь созданной империи Чжичжи, и, когда вскоре после этого китайцы отправили к кангюям дипломатическую миссию, чтобы посмотреть, как идут дела в этом регионе, влияние Чжичжи оказалось настолько сильным, что с китайскими послами обошлись крайне неуважительно.

Такие интересные события подводят нас к 36 г. до н. э. и к началу китайской интервенции. Китайцы, конечно, не забыли и не простили Чжичжи убийства их посланника за семь лет до этого, а неуважительное отношение к их последней миссии со стороны кангюев лишь подогрело их враждебность. Тем не менее в этот период Поднебесная империя была так занята решением своих внутренних проблем, что не могла вступить в открытый конфликт с зарвавшимся вождем западных гуннов. На самом деле Китай, возможно, отложил бы решительные действия еще на несколько лет, если бы ему не посчастливилось иметь в Кашгарии невероятно дерзкого и агрессивного военачальника по имени Чэнь Тан.

Чэнь Тан обладал удивительно сильным характером, и рассказы о его весьма неординарных действиях даже сегодня представляют собой интересный материал для чтения. Рожденный в бедной семье, он рано проявил интерес к книгам и, скорее благодаря своей учености, чем военным подвигам, вскоре был принят на государственную службу. Через некоторое время из-за небольшого проступка он впал в немилость и попал в тюрьму. После освобождения Чэнь Тан попросил, чтобы его отправили на военную службу в Кашгарию, надеясь, что в далеком Западном крае он сможет легче добыть себе славу и состояние. Просьба Чэнь Тана была удовлетворена, и его назначили командовать войсками, находившимися в Кашгарии. На этом посту он был всего лишь подчиненным, обязанным выполнять приказы наместника Кашгарии. Но как только Чэнь Тан прибыл на место согласно новому назначению (36 г. до н. э.), он сделал все возможное, чтобы убедить своего начальника в необходимости организовать кампанию против властителя западных гуннов.

«Варварами, согласно их природе, правит страх, – говорил он. – Чжичжи уже создал себе огромную империю, и слава о его подвигах распространилась повсюду. Если мы оставим его в покое, его сила и слава будут расти и дальше, и если мы не позаботимся, даже малые государства Кашгарии под впечатлением его могущества отрекутся от своей преданности Китаю и войдут в его империю. С другой стороны, если мы ударим сейчас, пока у Чжичжи еще не было возможности прочно объединить свои вновь завоеванные владения, у нас будет верный шанс нанести ему сокрушительное поражение, после которого он уже никогда больше не сможет причинить нам вред».

Эти аргументы произвели большое впечатление на наместника, но, будучи человеком осторожным, он пожелал, прежде чем приступать к решительным действиям, представить план центральному правительству. Это страшно разозлило Чэнь Тана, поскольку, по его словам, у государственных советников слишком мало ума, и они наверняка наложат вето на любое далекоидущее предложение. Из этой ремарки Чэнь Тана видно, что, вопреки своему книжному воспитанию, он жаждал активных действий и не питал большого уважения к ученым политикам у себя дома.

Выслушав Чэнь Тана, наместник тут же поспешил дипломатично заболеть в надежде, что новости о его недомогании отсрочат дальнейшие действия по меньшей мере на некоторое время. Но никакие предлоги вроде этого не могли удержать нетерпеливого военачальника. Пока старший по званию спокойно лежал в постели, он собрал большую армию из китайских колонистов и местных жителей Кашгарии.

Когда верховный наместник наконец услышал об этих приготовлениях, он немедленно поправился от болезни и приказал распустить войско. Это привело Чэнь Тана в страшную ярость. Ворвавшись к наместнику, он выхватил меч и закричал: «Почему теперь, когда армия наготове, вы, глупец, пытаетесь не дать пустить ее в дело?» Эта пылкая речь так поразила достойного наместника, что он, забыв о болезни и своем долге перед двором, согласился поддержать кампанию и даже встал во главе новой армии, хотя нет нужды говорить, что ее настоящим командующим был, без сомнения, более энергичный Чэнь Тан.

Вскоре после этого армия двинулась в путь. Преодолев Небесные горы (Тянь-Шань), она продолжила путь по территории усуней по направлению к столице Чжичжи. Однако первым врагом, встретившимся на пути китайцев, были не орды гуннов под предводительством Чжичжи, а отряд кангюйской конницы, которому удалось отрезать обоз китайской армии. Тем не менее Чэнь Тан быстро отбил обоз, отобрал все, что захватил враг, и нанес противнику ощутимый урон.

Несмотря на это боестолкновение, в отношении представителей кангюйских племен китайцы действовали очень осторожно. Они понимали, что недавнее высокомерное поведение гуннского монарха оттолкнуло от него многих кангюев, и надеялись с помощью дипломатии переманить их на свою сторону. По этой причине в скором времени, когда китайская армия вошла на территорию кангюев, воинам был дан строгий приказ: никаких краж и грабежей.

Кроме того, китайским чиновникам удалось войти в контакт с некоторыми из наиболее недовольных кангюйских вождей и с помощью искусной лести уговорить их содействовать китайской армии. Конечно, этот небольшой дипломатический успех не мог полностью избавить китайцев от опасности нападения других кангюйских племен, но он как минимум значительно усилил их позиции и позволил гораздо более спокойно продолжать поход на столицу Чжичжи.