Женщина вдруг заволновалась.

— Мне надо уходить, моя дорогая ханым. Никто не долженвидеть меня рядом с вами…

Эти слова лишний раз подтверждали ее чуткость. О том жеговорила ее внешность, манера держаться. Мунисэ унаследовала от своейнесчастной матери и лицо, и тонкую благородную душу.

Бедная женщина старалась уберечь меня от сплетен, но заделамое самолюбие. Так хотелось, чтобы в ее сердце сохранилось теплое чувство комне.

Я сделала вид, что сплетни нимало не волнуют меня, исказала:

— Почему вы торопитесь? Побудьте еще немного.

Несчастная мать с глубокой признательностью смотрела наменя. Я видела, что она страстно желает поцеловать мою руку, но не смеетприкоснуться ко мне.

Мы присели на тонкий ствол тополя, поваленного последнейбурей, и посадили между собой Мунисэ. Бедная женщина заговорила. Онаволновалась, спешила, словно чувствовала, что ей станет легче, если онарасскажет о своей жизни. У нее был правильный стамбульский выговор.

Я услышала простую, но грустную историю. Она родилась вСтамбуле, в

Румеликавак[68], в семье мелкого чиновника. Вскоре умер отец,затем и мать. Сироту удочерила богатая семья из Бакыркейя. Девочку воспитываливместе с другими детьми, обращались с ней, как с маленькой барышней. Когда ейисполнилось пятнадцать — шестнадцать лет, к ней стали присылать сватов изсостоятельных семей. Но девушка под разными предлогами всем отказывала. Дело втом, что сердце ее было отдано другому. Она любила младшего сына в приютившейее семье, юношу, у которого едва только начали пробиваться усики. Он учился ввоенной школе «Харбие». У девушки не было никакой надежды, она понимала, чтоявляется в доме всего-навсего приемышем. Но какое это было счастье — видетьхоть раз в неделю его лицо, слышать его голос!..

Неожиданно главу семейства перевели в Б… на должностьдефтердара[69]. Пришлось сниматься с места. В Стамбуле остался только младший сын— воспитанник «Харбие».

Четыре месяца, пока девушка не видела своего возлюбленного,показались ей четырехлетней разлукой. Она чуть не сошла с ума от тоски. Наконецюноша приехал в Б… на летние каникулы. И тут все обнаружилось. Бей-эфенди,ханым-эфенди, их дочери — все разом ополчились против несчастной сироты, незахотели ее больше держать в своем доме и отправили в окрестную деревушку ккакой-то женщине. Там и родилась старшая сестренка Мунисэ, умершая потом вчетырехлетнем возрасте от дифтерита. Кто мог жениться на женщине в такомположении, с ребенком на руках?

Наконец она вынуждена была уступить уговорам и согласиласьвыйти замуж за чиновника лесничества. Сначала она даже пыталась примириться сосвоей участью, покориться судьбе. Но когда мужа перевели в деревню Зейнилер,безысходная тоска охватила ее… Она чувствовала, что сходит с ума в темной,закопченной лачуге, и таяла с каждым днем.

Рассказывая все это, бедняжка, казалось, видела себя снована дне страшной пропасти. На лицо ее легла тень усталости, плечи опустились,тело обмякло.

Женщина продолжала рассказ.

Как раз в то время в деревне остановился отряд жандармов,выслеживавший разбойников. Солдаты разбили палатку у зарослей камыша. Молодойкапитан, командир отряда, целый месяц преследовал ее, добиваясь любви. В концеконцов она поддалась искушению, бросила мужа, ребенка и сбежала с офицером.

Не знаю почему, но эта история растрогала меня.

Опускались сумерки. Я поднялась и пошла к школе, оставивмать и дочь одних. Несомненно, у этих двух людей, которые, возможно, никогдабольше не увидятся, было что сказать друг другу в минуту расставания. В моемприсутствии они не смогли бы свободно обняться, поплакать. В их сердцах навекиосталась бы боль от невысказанных слов, невыраженных чувств.

По дороге к школе, переступая через могильные камни, яглубоко задумалась…

Мунисэ, я любила тебя потому, что считала одинокой. Мневсегда было жаль маленькую сиротку. Но в эту минуту я ревную тебя. Ревную ктвоей матери. Она — несчастная падшая женщина, но все-таки она тебе мать.Расставаясь с родными местами, ты увезешь с собой в сердце память о нежныхматеринских глазах, а на губах горькую сладость материнских слез.

Сегодня утром, когда Мунисэ еще спала, я набила портфель бумагами,привезенными из Зейнилер, и отправилась в отдел образования. Час был ранний,двери учреждения только что открылись, в комнатах сидело несколько заспанныхчиновников. Они лениво пили кофе, курили наргиле.

За столом, где когда-то восседал старший секретарь в красномкушаке, я увидела худощавого эфенди с курчавой черной бородкой и засаленнымворотом. Я справилась у какого-то чиновника, тот объяснил мне, что вместе сзаведующим отделом сменился и старший секретарь. Значит, мне следовалообратиться именно к этому бородатому эфенди.

Я подошла, поздоровалась, представилась и сказала, что мненадо сдать документы школы Зейнилер, которая была закрыта по приказу новогозаведующего отделом образования.

Старший секретарь подумал и сказал:

— Да, да, верно… Хорошо… Вы немного подождите вкоридоре. Сейчас придет господин заведующий.

Ровно три часа пришлось мне провести в мрачном коридоре снизким потолком. Проходившие мимо косо поглядывали в мою сторону, а некоторыедаже зубоскалили.

У подоконника стояла сломанная лестница. Я присела наперекладину и

принялась ждать. Окно выходило в запущенный двор медресе[70].Какой-то софта[71] в голубых штанах, засучив рукава, мыл в бассейне зелень. Наразвесистой чинаре, крона которой подступала к самому окну, резвилась стайкаворобьев. Я сидела, упершись локтями в колени и подперев подбородок ладонями.

Вчера утром в это время мы еще были в Зейнилер. Мои ученики,от мала до велика, проводили меня до самой дороги, которая тянулась между скал.

Какое у меня глупое сердце! Я так быстро привязываюсь клюдям.

Когда я жила в Текирдаге, муж тетки Айше, дядя Азиз, бралменя за руки и говорил:

— Ох, и назойливая же ты! Сначала дичишься людей,убегаешь от них, а потом так пристанешь, хуже, чем липучая смола.

Дядюшка верно определил эту черту моего характера. ПокидаяЗейнилер, я жалела детишек, потому что они были для меня и самыми красивыми, исамыми уродливыми, и самыми бедными…

Что ж станет со мной, если в каждом месте, откуда мнепридется уезжать, будет оставаться частичка моего сердца?