хватился сумочки. Он так её и не подобрал. У него не достало сил, чтобы обругать себя старым дурнем. Потом Мальцев вспомнил, что оставил ключ в замке зажигания — но не нашёл сил и на похвалу. Он знал: если опустит ношу, ему не удастся поднять её вновь. Поэтому он взвалил Ладу на плечо и чудом исхитрился открыть заднюю дверь «ласточки». Как можно бережней попытался положить девочку на сиденье — и чуть не уронил. Удержал. Ещё одно чудо.

Такие нынче чудеса.

Мальцев нагнулся запахнуть телогрейку на малышке поплотнее и едва не отрубился от ударившей в голову крови. Сердце заходилось, как у загнанного жеребца, завершающего свой последний забег. Но даже секунда отдыха была бы непозволительной роскошью.

Мальцев закрыл машину и под сардоническое «За шершавой стеной тьма колючая» пополз по борту к водительской двери. Несмотря на стужу, ладони вспотели и примерзали к металлу там, где отходила краска. Он отдирал их с кровью. Смехотворно короткий путь вокруг «Нивы» обернулся марафоном пыток.

Наконец он ввалился на сиденье водителя, захлопнул дверь и, клацая зубами, потянулся к замку зажигания, отказываясь верить, что ключ на месте. Напрасно. Пальцы нащупали ключ. Рванули. Под капотом закашляло и смолкло.

— Давай! — прокаркал Мальцев. Вкус крови наполнил горло.

Вторая попытка вышла удачной. Двигатель взревел. Задребезжала успевшая остыть «печка». «Нива» развернулась, царапнув бампером «Тойоту» Воронова. Мальцев сипло расхохотался. Его била крупная дрожь, но руки держали руль крепко.

— Держись, милая, — увещевал он шёпотом. — Держись, дочка.

Через две минуты он затормозил у калитки медпункта. Оставив машину на ручнике со включённым двигателем, выкатился наружу и скособочено, будто пришибленный паук, засеменил через двор к зданию. В окнах было темно, но Мальцев не терял отчаянной надежды. Просто дежурные смотрят «Голубой огонёк» или что там крутят в новогоднюю ночь.

Он поскользнулся на ступенях и рухнул на колени. На мгновение ему показалось, что его парализовало — такой запредельной была боль. Он заорал. Уцепившись за ручку, кое-как поднялся и навалился на дверь. Заперта.

Он рвал её снова и снова, бился плечом, долбил кулаком. Бестолку.

— Эй! — завопил он, сорвавшись на визг. — С-суки!

Проклятья не помогут. Домой, в тепло. Срочно!

Мальцев обернулся.

Лада стояла у машины на сброшенной телогрейке. На секунду Мальцеву померещилось, что он видит бензиновые пятна праздничной иллюминации, переливающиеся на лице девочки.

Она больше не улыбалась.

Мальцев простёр к ней руку.

— Лада?

И тут её лицо исказилось, провалившись в рваный оскал, в котором не осталось и следа новогоднего настроения.

— Лада, — повторил Мальцев.

Она ринулась на него.

В два прыжка покрыла расстояние от дороги до порога, а на третьем влетела на ступени и, набычившись, врезалась головой Мальцеву в живот. Задыхаясь, Мальцев шлёпнулся на зад. Перед ним очутилось лицо Лады, и он уловил запах шоколадных конфет, рвущийся с губ ребёнка, прежде чем увидел её зубы: белые льдистые иглы.

Она рванулась снова. Пасть распахнулась, готовая пожрать весь мир и его нос. Мальцев выставил руки. Ладони погрузились в холодное, жёстко-слюнявое. Челюсти под ладонями ходили вверх-вниз, зубы скользили по коже, подбираясь к пальцам, и ручонки, внезапно сильные, вцепились в его волосы. Мальцев заорал. Существо завыло — дребезжащий электрический клёкот. Собрав оставшиеся силы, Мальцев подался вперёд, изловчился встать и отшвырнул врага прочь. В запястье треснуло. Создание, которое прежде было девочкой Ладой, подарившей ему мандарин и пригласившей на ёлку, свалилось в сугроб, сжимая в когтях пучок седых волос.

Мальцев побежал к машине быстро, как только мог.

На полпути обернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть несущуюся к нему на четвереньках юркую тварь. Неестественно вывернутые суставы ног делали её похожей на огромного прыткого сверчка. Руки разведены в стороны по-крокодильи, голова болтается от плеча к плечу.

У Мальцева не было и шанса оторваться.

Тварь кинулась ему в ноги, увесистая, как гоночный болид.

Колени подломились. Мальцев завалился на бок. Успел перекатиться на спину прежде, чем тварь атаковала снова. Она подбиралась к его лицу, и Мальцев опять попытался закрыться. Игольчатые зубы вонзились в вывихнутое запястье, белое окрасилось красным, по рукаву свитера поползло багровое пятно. Мальцев вскрикнул, выплюнув облако пара. Тварь зашипела. Она выпустила запястье и кинулась Мальцеву на горло. Из её пасти вновь потянуло шоколадом. Он сжал врага за шею, чтобы стряхнуть. Тщетно — на это не осталось сил. Тварь кашляла, но её зубы продолжали клацать в сантиметре от носа Мальцева. Брызги его собственной крови, вырывающиеся из пасти твари, орошали лицо.

— Карина, — хрипел он, спутав имена. — Нет. Карина.

И сжимал, сжимал, сжимал хватку.

Когти вспороли кожу возле его глаза, но Мальцев ощутил: тварь слабеет. С лицом создания творилось странное. Оно колыхалось, точно желе. Начало оплывать. Зубы клацнули в последний раз. Челюсти разошлись. Глаза, в которые Мальцев избегал смотреть, затянуло корочкой льда. Тяжесть, вжимающая его в снег, исчезала. На его лицо оседало мелкое, крупяное, жгучее, и он увидел, что это зубы сражённого противника осыпаются инистым крошевом.

«Не противника. Не монстра. Ты убил Ладу. Ты убийца»

Он выполз из-под лёгкого тельца и понял, что уже не сможет подняться. Он останется здесь и очень скоро превратится в одну из тех ледяных статуй, что сгрудились на площади. Неважно. Теперь — неважно. Он нашарил руку девочки, сжал в своей — той, которой её задушил, — и разрыдался: безудержно, звучно, не стесняясь. Да и кто услышит? Весь город на ёлке.

Ёлка. Незаконченное дело.

— Я не могу встать, — проскулил Мальцев. Высоко над ним ночь парила на усыпанных звёздами крыльях. — Я умираю.

«Ты можешь, дядя Андрей, — прозвучал голос Лады в его голове. — Ты можешь всё, пока ты жив»

Она оказалась права. Он смог.

***

Сперва пришлось заскочить домой и забрать то, без чего не сработал бы план. Обратно Мальцев гнал во весь опор, не щадя подвески. Всё, что могло болеть в его теле — болело. От крупной дрожи не спасала ни «печка», ни подобранная у медпункта телогрейка. Это, как и всё прочее в суетном подлунном мире, перестало его волновать. Успеть до полуночи — вот, что имело значение. Время сделалось тягучим, но Мальцев знал, как обманчиво оно бывает.

Наконец, площадь. «Нива» резко затормозила перед внедорожником Воронова. Мальцева швырнуло на руль. На заднем сиденье гулко булькнуло. Учитель потянулся к дверной ручке, взглянул на толпу и замер.

Его ждали. Собравшиеся развернулись к въезду. Улыбки на затвердевших лицах превратились в оскалы — широченные, хищные. Выраставшая за спинами ель напоминала грозного полководца, повелевающего пехотой.

«Пять минут, пять минут», —