Какая-то женщина вошла в зал и направилась к нашему столику. В нескольких футах она остановилась, изучая нас. Она была уже немолодой, но необыкновенно привлекательной, с вьющимися каштановыми волосами и невероятно синими глазами. Черное платье, как чулок, плотно облегало ее красивую фигуру.

Мои карие глаза встретились с ее синими.

— Привет, малышка, — грустно улыбнулась она.

— Эми! Эми! — завопила Кэти и вскочила на ноги, едва не опрокинув стул. — Что случилось с твоими волосами?

Дедушка продолжал довольно ухмыляться, как если бы он только что вытащил из шляпы живого кролика.

Чарльз от удивления открыл рот.

— Чтоб я сдох! — ахнул он. — Это же наша Эми!

— Эми! — только и смог выговорить Хэрри, но было видно, что он тоже в восторге от ее появления.

Я понятия не имею, какова была реакция Марион. Тогда меня это не интересовало. Не помню, как я поднялась со стула, знаю только, что я это сделала, потому что в следующий момент я бросилась в объятия своей матери и разрыдалась. Она похлопывала меня по спине и приговаривала:

— Ну, будет, будет тебе, моя хорошая.

Я осознала, что в ресторане стало необыкновенно тихо (если не считать шума за нашим столиком). Позже я поняла, что все перестали есть и смотрели на нас.

— Будет тебе, будет, — продолжала повторять моя мать, — не плачь, малышка, я уже дома.

А я сожалела, что не ходила к ней на свидания и не писала ей писем, не посылала поздравительных открыток ко дню рождения и не говорила ей, что люблю ее, потому что с опозданием на двадцать лет я поняла, что это действительно так.

Дорога из Франции в Германию оказалась не такой уж плохой. Офицеров держали вместе, сносно кормили, и в поездах, которые везли их сквозь залитые солнцем французские пейзажи, было даже не очень тесно. Единственным ограничением стало отсутствие сигарет, от чего одни страдали больше, другие меньше, а были и такие, которые вовсе этого не заметили.

Насколько смогли понять пленные, их везли в Баварию, в монастырь, в котором уже много лет никто не жил и который в настоящее время реконструировали, превращая в тюрьму для офицеров. Наверное, поэтому поезд шел так неторопливо, а три раза они даже ночевали в отелях, пусть и хорошо охраняемых. Тюрьма была еще не готова к приему узников.

В Руане полковник Толлер передал Барни немецким властям, и он попал к шотландцам, в полк горцев-рейнджеров, захваченных в Сен-Валери. Полку ланкаширских стрелков, в котором служил Барни, удалось избежать пленения, за исключением горстки рядовых и трех офицеров. Рядовых затолкали в грузовик и увезли в неизвестном направлении. Среди офицеров были Барни, капитан Уильям Кинг, высокий бледный мужчина с иссиня-черными волосами и великолепными бровями, напоминавший Барни классического злодея из пантомим, и лейтенант Эдвард Фэрфакс. С Фэрфаксом Барни познакомился еще в Оксфорде. В следующий раз они встретились в Суррее, в лагере для подготовки офицеров.

«Бедняга Эдди», как его называли в Оксфорде, был на один год и одно звание старше Барни. Маленький и пухлый, с бледно-голубыми глазами и редеющими волосами, он был, как сказала бы Эми, тупым как пробка. Как ему удалось попасть в Оксфорд, оставалось загадкой. Это могло произойти только благодаря влиянию его знаменитого отца. На округлые плечи Эдди Фэрфакса легла большая ответственность. Чтобы не уронить честь семьи Фэрфаксов, он обязан был учиться лучше или, по крайней мере, не хуже, чем его всеми уважаемый отец. К счастью для Эдди, он умел располагать к себе людей и был необыкновенно популярной личностью. Его отец ожидал от него слишком многого, поэтому другие студенты без зазрения совести помогали Эдди жульничать. Несмотря на это, Фэрфакс с трудом получил степень бакалавра.

Возможно, именно в наказание за попранную честь семьи Эдди немедленно отправили в Сэндхерст[22], где из него должны были сделать настоящего офицера. Когда они с Барни снова встретились на пути в Баварию, Эдди тут же намертво приклеился к своему младшему товарищу. Барни всегда нравился пухлощекий Фэрфакс, но если бы ему предложили выбрать, кого из ланкаширских стрелков он не хотел бы встретить, став военнопленным, он назвал бы Эдди. Жизнерадостный малый, с которым Барни был знаком в Оксфорде, в армии стал капризным, раздражительным, а порой даже плаксивым. Эдди жаловался, что подчиненные его не уважают, насмехаются над ним и что другие офицеры разделяют их мнение.

Эдди льнул к своему университетскому приятелю и в каждом поезде устраивался рядом с ним. Барни хотелось послать его к черту, но врожденная добропорядочность не позволяла сделать это. Он жалел Эдди и обладал достаточной чувствительностью, чтобы представить себе, как нелегко быть Эдди Фэрфаксом.

Приблизительно десять дней спустя после встречи Барни с полковником Толлером военнопленные пересекли немецкую границу.

Кто-то сказал, что они уже в Баварии. Всего в вагоне было пятьдесят офицеров. Захватили и генерала, но где он находится, никто не знал. Офицеры разобрались в своих чинах, и теперь их группой командовал самый старший по званию, полковник Кэмпбелл.

Барни это не нравилось. Он не понимал, почему кто-то обязательно должен им командовать, если все они теперь узники. Когда они остановились на ночь в Реймсе, полковник Кэмпбелл возложил на себя обязанность провести проверку.

— Где ваш китель, Паттерсон? — поинтересовался он, когда Барни выпалил свое имя и номер.

— Когда меня захватили, я был без кителя, сэр.

— А ваша фуражка?

— Ее на мне тоже не было… сэр. — Как фуражка, так и китель остались в припаркованном позади бара грузовике.

— Что ж, придется найти вам китель и фуражку.

— Спасибо, сэр. — Барни не испытывал ни капли благодарности. Теперь он постоянно пребывал в плохом настроении, что раньше было ему несвойственно. Сколько еще пройдет времени, прежде чем закончится эта чертова война? Он сомневался, что сможет смириться с пленом, и все же было непохоже на то, что кто-то способен остановить Гитлера, захватившего к этому времени большую часть Европы. На скорую победу Британии и ее союзников надеяться не приходилось.

Их долго везли на грузовиках по круто взбирающейся вверх немощеной дороге, по обеим сторонам которой возвышался густой лес. Наконец они увидели свою тюрьму. Это, несомненно, была старая крепость, с высокими, сложенными из огромных камней стенами и толстыми деревянными дверями. Даже внутренние стены были каменными. Узкие, похожие на бойницы окна кто-то застеклил. Большинство комнат были настолько маленькими, что в них едва могли разместиться два человека. Как сказали военнопленным, последними обитателями крепости были монахи, чьим кельям теперь суждено было стать камерами. Чрезвычайно уместная замена[23].