Они встретились через три дня, и Нелюбин сказал «да».

И вскоре в столице вовсю заговорили о курганских. Говорили все больше шепотом и с оглядкой — такой ужас наводила эта группировка.

С самого начала за провинциальными бандитами закрепилась стойкая репутация беспредельщиков и отморозков, притом не только у ментов и бизнесменов, но и у столичной братвы.

Курганские охотно подряжались на самую грязную работу: вооруженные разборки, наезды со стрельбой и убийствами, похищения бизнесменов с целью последующего выкупа, завалы впавших в немилость авторитетов уровня ниже среднего, заказные убийства… Работали они нагло и дерзко, и потому даже столичная братва быстро поняла, что с этими людьми следует считаться. Нелюбин, выполнявший у курганцев роль аналитика, грамотно просчитывал возможные последствия, планировал акции по ликвидации, умело маскировался, часто направлял ментов по ложному следу, и потому курганцы долгое время не воспринимались серьезно ни МУРом, ни вновь созданным РУОПом.

Это была первая в России структура, действующая по гангстерскому принципу. Воровская идея, блатные «понятия» — на такие вещи беспредельщики смотрели как на нечто отжившее.

«Все эти синие блатюки — эпоха ретро, — объявил своим пацанам Нелюбин. — Эпоха татуированной России закончилась, теперь наступили другие времена…»

Бандиты не считались ни с какими авторитетами. Им было все равно, кто перед ними: патентованный вор в законе или обыкновенный «пехотинец», владелец крупного банка или хозяин привокзального ларька, не в меру дотошный оперативник МУРа или беременная женщина… Автомат Калашникова, противопехотная граната, взрывное устройство уравнивали шансы всех.

Подвиги провинциальных беспредельщиков быстро обрастали домыслами и легендами. Цель была достигнута: вскоре при одном лишь упоминании об этой ОПГ у недругов кровь стыла в жилах.

Неожиданно у курганских появился сильный козырь: к структуре примкнул бежавший из Ульяновского лагеря Александр Викторович Солоник, также уроженец Кургана, бывший милиционер, бывший гробокопатель, осужденный за изнасилование. Солоник, умевший фантастически метко стрелять, снискал репутацию настоящего виртуоза заказухи. Уже в те времена ходили смутные слухи о якобы причастности российских спецслужб к появлению на криминальной арене этой загадочной фигуры, но никто, в том числе и сам Нелюбин, не мог ни подтвердить это, ни опровергнуть. Как бы то ни было, но Саша Македонский (тогдашняя кличка Солоника) поднял акции курганских на несколько порядков. Классическое по исполнению убийство Солоником законника Валерия Длугача (Глобуса), расстрел бауманского авторитета Бобона и его телохранителя Глодина (бригады Глобуса и союзные с ними бауманцы, которыми руководил Бобон, «крыли» ночной клуб «Арлекино», на который вроде бы претендовал Сильвестр) красноречиво свидетельствовали: с выходом на арену курганских в истории криминальной Москвы началась новая, кровавая, эпоха, характеризуемая выражением «полный беспредел».

Однако роль «карманной бригады» явно не устраивала лидеров курганских. Олег Нелюбин, детально проанализировав ситуацию, понял, что беспредельщиков, погрязших в кровавых разборках, рано или поздно сдадут в качестве козлов отпущения. И сдаст, скорее всего, не сам Тимофеев, а те, кто все это время находились за кадром и организовали связку Сильвестр — курганские.

Наверняка понимал это не он один. И потому в сентябре 1994 года произошло то, что и должно было произойти: на паркинге рядом с акционерным коммерческим банком «Барн» был взорван «шестисотый» «мерс» Сильвестра вместе с владельцем. Заряд был эквивалентен пятистам граммам тротила, и от некоронованного короля Москвы остался лишь бесформенный обугленный остов — труп идентифицировали лишь по зубным протезам.

Уже потом стало известно, каким образом в тщательно охраняемый «мерс» некоронованного короля столичного криминалитета подложили радиоуправляемое устройство. Это сделали за день до убийства, на автомойке. Ни милиция, ни спецслужбы, которые занимались расследованием независимо друг от друга, естественно, не обнаружили никаких следов — как, собственно, и планировал Олег Нелюбин.

Как бы то ни было, но смерть Сильвестра полностью развязала курганским руки. У них больше не было номинального хозяина, и ниша, которую провинциалы заняли в криминальной структуре столицы, оказалась настолько стабильной, что бригада принялась за собственные дела без оглядки на кого бы то ни было.

Впрочем, лишь лидеры группировки — Олег Нелюбин, Павел Зелянин, Андрей К., Виктор К. (фамилии последних не указываются по просьбе органов МВД, ведущих следствие) и, может быть, еще Александр Солоник — знали: стабильность определяется не только имиджем на все готовых беспредельщиков, не только принадлежностью к группировке великого и ужасного Саши Македонского, одно имя которого внушало страх всем — от последнего «быка» до заслуженного вора в законе (кстати, бывало часто: достаточно было привести на «стрелку» с оппонентами Солоника и представить его конкурирующей братве, чтобы все спорные вопросы завершились в пользу курганских). Стабильность достигалась факторами, о которых лидеры группировки предпочитали не распространяться. Свидетелей контактов курганских бандитов со спецслужбами не было, и Сильвестр — единственный человек, могущий пролить свет на ситуацию, — давно уже покоился под роскошным памятником на Новохованском кладбище Москвы.

На сам факт существования оргпреступной группировки по-прежнему сознательно закрывали глаза, их не трогали, тогда как репрессии вновь созданного РУОПа постоянно прореживали ряды конкурентов, порождая у соперничающей братвы естественное недоумение.

Относительно стабильное положение и отсутствие широкомасштабного прессинга со стороны РУОПа позволило лидерам заняться проблемами реорганизации.

Реорганизация началась с кадровых вопросов: под знамена курганских рекрутировалось немало новых «быков». В 1995 году бригада оставалась курганской лишь номинально: большую половину «пехоты», как ни странно, составляли уроженцы Архангельска. Вообще, архангельская братва протоптала дорожку в столицу еще в 1993 году, когда Сильвестр вызвал с Севера братьев Браунов — их прочили в столичные авторитеты. Однако уже спустя месяц братишек покрошили в мелкую капусту из автоматов Калашникова. Произошло это в лифте дома на Мосфильмовской (по слухам, это сделал Бобон в отместку за смерть своего компаньона Глобуса).

Курировать новобранцев с Севера Нелюбин предусмотрительно поручил Павлу Зелянину. Олег, который брал в расчет удельный вес каждого, понимал: лучше Зелянина, кстати, уроженца Архангельска, этого не сделает никто.

Порядки в структуре значительно отличались от тех, что устоялись в большинстве московских и подмосковных ОПГ с конца восьмидесятых. Рядовые исполнители, именуемые обычно «пехотинцами» или «быками», сидели на твердом окладе — от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц. «Звеньевые» имели чуть больше, «бригадиры» — еще больше… О доходах же лидеров не знал никто.

Ощущение собственного всемогущества, способность внушать страх, безнаказанность, а главное, большие деньги неузнаваемо изменили Нелюбина. Теперь вряд ли кто-нибудь из курганских знакомых узнал бы в этом крепко сбитом мужчине недавнего скромного учителя физкультуры. Костюмы от Версаче, туфли от Кардена, несколько роскошных навороченных тачек, среди которых «Мерседес-500» под свет серебряного металика, длинный белоснежный «Линкольн таун-кар» считался «рабочей» машиной, красивые длинноногие девушки, которых Олег менял как перчатки, — все это, так же как и неравномерное распределение доходов, вызывало среди рядовых «быков», этих пролетариев от криминала, глухое брожение. Впрочем, любое недовольство гасилось в зародыше: несколько «пехотинцев», высказавших неудовольствие, были приглашены в лес, якобы пострелять; несколько других получили приглашение порыбачить; кто-то был срочно вызван якобы на «терку» с несговорчивым бизнесменом или на «стрелку» с конкурентами…