отдать любые деньги за тарелку щей или борща.

Про знаменитый «Русский самовар» Бродский писал:

Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?

Он холоднее, чем луна.

Возьмём себе чуть-чуть икорки

и водочки на ароматной корке…

Согреемся у Каплана…

Бродский ходил туда есть пельмени, котлеты, гречневую кашу, холодец, винегрет и жареного гуся. Но местные отсоветовали, сказали, что золотые годы заведения позади. Мы прошуровали сквозь кучу безликих улиц в поисках гигиеничного и душевного общепита и набрели на «бар натуральных супов» в магазине биодобавок.

Он был стерилен, но выглядел сектантски. Ящички с биодобавками доходили до потолка, а супы наливались в стоячем баре в белые пластмассовые миски. Они даже съедобно пахли, но едоки супов были подобраны, как герои фильма ужасов – то за двести килограммов, то в неравном бою с анорексией. Ели они свои супы с таким выражением лица, словно молятся, и смотрелись психически неизлечимыми.

Мы побрели прочь и снова уперлись в лампочное буйство Таймс-сквера. Больше всего лампочек сияло над Макдоналдсом, вход в который в прошлый раз перегораживали культуристы-стриптизеры. Золотые буквы вывески горели на алом фоне, и мы решили глянуть, как выглядит первоисточник российской пластмассовой подделки.

И точно, он был иным – ни грамма белого, и ни грамма пластмассового. Всё оказалось полутёмным, металлическим, старым, ржавым, изношенным, немытым и напоминало пожилую закусочную на провинциальной автозаправке. Форма сотрудникам не полагалась, а дреды молодого подавальщика мели по подносу с едой.

Столиков не было, мы решили, что здесь торгуют навынос, и попросили пакет картошки и по бигмаку с рыбой. Нам подали это на подносе, обласканном дредами, и показали, что надо переться по крутой лестнице на второй этаж. На втором этаже «недоступной среды» было также серо и занюханно, а народ жевал, поглядывая в окно на подсвеченную улицу.

По одежде и манерам он ни капли не отличался от народа на 5-й Авеню, где мы невкусно обедали в дорогом ресторане. Не знаю, на чём в этом Макдоналдсе жарили, но картошка оказалась несъедобной, а рыба в бигмаке – не второй, а восемнадцатой свежести. Стоило всё это в три раза дороже, чем у нас.

Читала, что по правилам хранения и срокам годности в США ежедневно выбрасывается 40 % приготовленных продуктов, а стоимость выброшенного достигает 100 000 000 000 долларов в год. Но в большей части заведений, куда мы совали носы, почему-то подавалось ровно то, что по накладным уже было пять раз выброшено.

Оставив тухлую рыбу в булке с жаренной на машинном масле картошкой, мы захватили с собой пластмассовые ножи, потому что добиться железного в отеле не получалось уже четыре дня, а резать сыр вилкой надоело. И побрели на проверенный ночной рынок, а там попросили в отделе деликатесов нереально дорогой сёмги, засоленной в редких травах.

Вес в американских магазинах написан в фунтах и галлонах, а деликатесный – в ста граммах, эмигранты мне признались, что за долгие годы в США так и не привыкли к этому и никогда не знают, чего ожидать. Мы тоже попросили неадекватно много, но продавец с профессорской внешностью так долго и вдумчиво резал сёмгу кружевами и перекладывал слои спецбумажками, что было неудобно остановить его признанием, что нам столько не сожрать.

Он решил, что у нас вечеринка, а мы подумали, что он – потерявший работу хирург или скульптор, потому что обычный человек ни за какую зарплату не может отдать нарезанию рыбы столько душевных сил.

В США красная рыба значительно дороже, чем в России, хотя в их холодных водах есть лососёвые, достигающие 35 килограммов, например американская палия. Дороговизна связана с уничтожением более 100 популяций лососёвых и 200 популяций, находящихся на грани исчезновения.

До колонизации лососёвых было как у наших дальневосточных берегов, когда во время нереста не видно воды. Индейцы сушили, коптили и делали из высушенного мяса порошок – пиммикан. Пиммикан и стал первой валютой индейцев, как первой валютой русских была «куна» – выделанная шкура куницы.

Но, освоив Манхэттен и правый берег Гудзона ради экспорта бобрового меха в Европу, колонисты начали губить лосося. Рыболовство, как любой индейский промысел, существовало в рамках ритуалов, включающих перерывы на восстановление популяции. А колонисты уничтожали нерестилища лососёвых, варварски вырубая деревья на побережье и строя на горных реках плотины для сплава бревен.

И, торгуя рыбой и консервами, увеличивали вылов так, что в XIX веке лососёвые почти исчезли. Один из индейских вождей говорил об этом: «Только после того, как последнее дерево будет срублено, Только после того, как последняя река будет отравлена, Только после того, как последняя рыба будет поймана, Только тогда вы поймёте, что нельзя есть деньги!»

И тогда решили разводить лососёвых искусственно – открыли за бешеные бюджетные деньги рыбзаводы и стали возить мальков поездом по всей Америке. Поскольку занимались этим не биологи, а коррумпированные политики и чиновники, подобравшиеся к кормушке, лосося становилось всё меньше и меньше.

Стрелочниками в этой ситуации оказались рыбаки, и с 1880 года в западные штаты пришли «рыбные войны» между ловившими лососёвых сетями или неводом. А тут ещё в восточную часть Тихого океана хлынули тёплые воды так называемого «Эль Ниньо» и принесли рыб, конкурирующих с лососёвыми за еду. И предвыборные программы этого периода «пропахли рыбой» – политики клялись то ужесточить, то отменить запреты на индивидуальную рыбную ловлю.

В середине ХХ века к проблеме наконец привлекли биологов, они пометили мальков, и это вывело американский «абырвалг» на чистую воду. К шестидесятым популяция начала восстанавливаться, но медленнее, чем хотелось. А любительская рыбалка до сегодняшнего дня одно из ярчайших американских извращений.

В разных штатах извращаются по-разному, но «рыбная полиция» лютует повсюду. В среднеарифметическом варианте, покупая талон на ловлю, рыбак обязывается выпустить рыбу, выросшую естественным путём, обратно в воду, а зажарить можно только лосося заводского происхождения, помеченного отрезанным плавником.

Но и это не так страшно, как лоббирование ГМО-лосося, выведенного в лаборатории штата Массачусетс. В мутанта напихали гены угрей – он вдвое быстрее растет и вдвое увеличивает доходы от продаж. Без лабораторных исследований его не отличить от натурального, а маркировка на продуктах в США не обязательна. И это катастрофа не только потому, что ГМО опасны для здоровья, но и потому, что мутант вытеснит дикого лосося во всём Мировом океане.

Бóльшая часть населения США высказалась при опросах против производства ГМО-лосося и его запуска в торговую сеть, однако FDA приняло положительное решение, и ГМО-лосось уже на подходе к прилавкам США всеми правдами