Лоранс подняла взгляд к потолку:

– Да, про нее – никаких новостей.

– Тогда расскажите мне немного о Шарлотте и ее семье.

– Бабушка и Мадлен в воскресенье ездили к ней в гости. Онезим Лапуант приезжал за ними, потому что мои родители забрали машину дедушки. Констан играл с Аделью, а Катери – с Томасом. Людвиг копал что-то в огороде, перекрашивал входную дверь и ремонтировал ступеньки крыльца. Шарлотта уже пришла в себя после долгого и утомительного путешествия.

Произнеся эти слова унылым тоном, Лоранс надолго замолчала, а затем, посмотрев на Овида, сказала с надеждой в голосе:

– А может, съездим к ним в гости сегодня во второй половине дня? А затем вы, как обычно, отвезете меня в Роберваль. Хорошо?

Овид засомневался, чувствуя на себе взгляд больших светлых глаз, который сильно напоминал ему взгляд других голубых глаз. Перед его мысленным взором замелькали различные картины, но на всех фигурировала только лишь эта девушка, юбка которой развевалась на ветру, когда она выходила из машины, а шелковистые волосы, освещенные солнцем, приобретали золотистый оттенок.

– Думаю, это было бы неуместно, – сказал Овид. – Мне жаль, Лоранс, но я договорился с вашими родителями, что буду привозить вас сюда утром и отвозить домой вечером, и я не могу взять на себя смелость оправиться с вами без их разрешения на прогулку по какому-то другому маршруту. Понимаете, малышка, после того как овдовел, я стал закоренелым холостяком. Если нас увидят вдвоем на местной автодороге, причем вы ведь еще так юны…

Слова, которые употребил Лафлер, вызвали у Лоранс сильное раздражение. «“Малышка”… “Вы ведь еще так юны”… Он что, считает меня младенцем?» От охватившего Лоранс негодования ее лицо стало еще красивее.

– О господи, да не называйте вы меня малышкой! Я, между прочим, уже достигла того возраста, когда можно обручаться и выходить замуж. Кроме того, ваши аргументы звучат неубедительно. Нас вот уже неделю каждый день видят вместе – и в Робервале, и здесь. А еще вы сами сказали, что общество развивается. Мужчина, которого хорошо знают и уважают в регионе, вполне может повезти куда-нибудь на своем автомобиле дочь одной из своих хороших подруг… Я просто вам не нравлюсь – только и всего!

Лоранс резко поднялась со стула – так резко, что стул опрокинулся. Выскочив из здания наружу, она побежала к елям, чтобы спрятаться где-нибудь среди них. Найдя укромное место, она остановилась и дала волю слезам. «Боже мой, ну зачем я это сказала? – мысленно спрашивала она себя, всхлипывая. – Он не захочет, чтобы я и дальше приезжала, и прекратит все то, что приносит мне столько радости. Мне следовало бы помалкивать, хитрить, изображать из себя серьезную холодную девушку, неспособную испытывать желание и любовь».

Овид разыскал ее и подошел, чувствуя большое смущение. Она сделала вид, что собирается снова бежать прочь, но он удержал ее, схватив за руку.

– Мне очень жаль, – прошептал Овид. – Не плачьте, ничего ужасного не произошло. Лоранс, прошу вас, возьмите себя в руки! Мне следовало предвидеть, что такое может произойти. Я, возможно, сам это спровоцировал, пусть даже и неумышленно. Если говорить откровенно, вы мне нравитесь, и даже очень. Однако мне уже сорок лет, а вам – всего лишь шестнадцать с половиной. Это, с моей точки зрения, – непреодолимый барьер, настоящая гора. Я ведь вам в отцы гожусь.

– Но вы же мне не отец! – возразила, фыркнув, Лоранс. – Есть очень много семейных пар, в которых муж и жена прекрасно уживаются друг с другом, хотя между ними очень большая разница в возрасте. Правда заключается в том, что вы все еще влюблены в мою маму. Киона меня об этом предупреждала.

Лоранс заплакала еще сильнее: она вдруг очень сильно – до боли в душе – затосковала по Кионе и Мари-Нутте. Они ведь росли все втроем и очень сильно сблизились. Особенно тогда, когда находились в школе-интернате.

– Влюблен в вашу маму… – пробормотал учитель. – Какой смысл это отрицать? Да, я был влюблен в нее. Во время войны. Она была одинока и пыталась побороть горе, вызванное потерей новорожденного. А ее голос – голос Снежного соловья! Это ведь настоящее чудо! Как-то раз она спела песню «Голубка» – и я не выдержал, я сделал из нее своего идола. Кто мог бы не влюбиться в вашу маму? В нее влюбились Пьер Тибо (один из бывших приятелей вашего отца), я, ваш отец и множество других – неизвестных нам – мужчин по всей нашей стране. А в скором времени все начнут влюбляться и в вас, Лоранс. Если Эрмин обладает от рождения удивительным голосом, то ваш талант заключен в ваших пальцах. Кроме того, вы очень красивы. Я же должен закрывать глаза на вашу красоту и стараться не слышать ваш плач, даже если это стоит мне больших усилий.

Лоранс в ответ закивала. Ее восхитили комплименты Овида в ее адрес и опьянил его вкрадчивый голос, который, казалось, ласкал ее. «Он меня любит, я в этом уверена, но боится того, как отреагируют на это другие люди, в особенности мои родители. Мне нужно ждать и дальше находиться рядом с ним, общаться с ним побольше».

– Простите меня, Овид, я глупая. Думаю, в моем возрасте девушки мечтают о том, чтобы нравиться мужчинам, быть соблазнительными и чувствовать, что они уже превращаются в женщин. Я сегодня утром что-то разнервничалась, да еще вы разозлили меня тем, что стали обращаться со мной как с маленькой девочкой.

Овид не поверил ее словам, но сделал вид, что верит, чтобы наконец-то завершить этот разговор, который казался ему слишком уж интимным.

– Я вас прощаю. В наше время всё уже перестало быть простым. Ваши родственники очень взбудоражены исчезновением Кионы и возвращением Шарлотты. А вы к тому же сейчас разлучены со своей сестрой-близняшкой.

– Да, ее отсутствие действует мне на нервы, но эта моя привязанность к ней – отнюдь не взаимная. Она прекрасно обходится и без меня, и без нас всех. Она регулярно звонит нам, чтобы узнать, нашли ли мы Киону, но вот возвращаться в Роберваль не собирается. Эта мадемуазель использует в качестве отговорки свою работу. Ей наплевать на то, что я тут чувствую себя несчастной – как и многие другие.

Лоранс посмотрела глазами, полными слез, на Овида и медленно пошла в сторону дома, в котором он проводил свои занятия.

– А вот мне на вас не наплевать! – крикнул он ей вслед. – В доказательство этому я прямо сейчас повезу вас на прогулку в Валь-Жальбер.

Роберваль, дом семьи Шарденов, тот же день, шесть часов вечера

Лора разглядывала искусный рисунок на своей чашке из китайского фарфора. На этом рисунке была изображена темно-красной и темно-зеленой красками какая-то местность. Лора провела взглядом по ветвям дерева и по силуэту женщины, одетой в восточном стиле. Ее успокаивало «погружение» в этот маленький мир, в изображения страны, куда она никогда не поедет. Затем Лора допила свой чай, который помутнел от нескольких капелек молока, добавленных в него несколько минут назад.

– Я не могу допустить даже мысли о том, что Киона умерла, – пробормотала она. – Однако дни проходят один за другим, а полиция все никак не может ее найти. Если бы только этот Делсен вышел из комы! Он мог бы рассказать, что произошло там, в лесу. Вам не кажется, Эстер, что нам всем лучше было бы узнать правду, какой бы она ни была? Ожидание, неопределенность… Я больше этого не перенесу.