Батраки и члены профсоюзов стали коллективизировать большие поместья и разорять склады землевладельцев. Голодные крестьяне ждали снаружи, готовые на все, лишь бы накормить свои семьи. Быков, которые паслись на лучших пастбищах, убивали и ели. Многие впервые за долгие годы попробовали мясо.

И Франсиско проливал не только бычью кровь. Жестокость была направлена и против людей. Священники, землевладельцы и их семьи получали то, что, по мнению сторонников Республики, они заслуживали.

Антонио, преданный идеалам справедливости и законности, уклонялся от подобных беспорядочных, нескоординированных действий.

— Такое поведение приносит больше вреда, чем пользы, — напрямик заявил он со смешанным чувством отвращения и восхищения поступками друга. — Ты знаешь, что означают для фашистов ваши убийства священников и сожжение монахинь, знаешь?

— Да, знаю, — ответил Франциско. — Я точно знаю, что они для них означают. Они дают им понять, что мы настроены серьезно. Что мы намерены выгнать их из страны, а не стоять в стороне и позволять вытирать о себя ноги.

— Фашистам плевать на этих старых священников и горстку монахинь. Ты знаешь, что они им до лампочки? — спросил Антонио.

На мгновение он забыл о языке жестов. Иногда ему было трудно без слов выразить свои чувства. Сальвадор прижал пальцы к его губам, предостерегая друга, чтобы он говорил потише. Всегда существовала опасность того, что у двери подслушивают.

— Что? — воскликнул Франсиско, не в состоянии говорить шепотом.

— Они хотят получить поддержку извне и используют ваши действия для своей пропаганды. Неужели ты настолько глуп, что этого не понимаешь? За каждого мертвого священника они получат десяток иностранных солдат. Вы этого хотите?

Голос Антонио звенел, как и кровь в его ушах. Он понимал, что говорит нравоучительно, назидательно, словно школьный учитель, совсем как у себя в кабинете. Он был абсолютно уверен в своей правоте. Антонио страстно желал донести свои слова до друга. Он с пониманием относился к той жажде крови, которую испытывал Франсиско, и к его решительным действиям, но ему хотелось направить его пыл в правильное русло, чтобы эти действия не приводили к обратным результатам. Антонио считал, что силы стоит приберечь для того, чтобы выступить против врага единым фронтом. Это их единственная возможность.

Франсиско хранил молчание, пока Антонио продолжал свои разглагольствования, не обращая внимания на призывы Сальвадора оставить Франсиско в покое, но потом махнул рукой и стал петь.

— Как, ты считаешь, отреагируют в Италии? Что скажет Папа Римский, когда узнает, что происходит здесь со священниками? Неудивительно, что Муссолини посылает свои войска, чтобы поддержать Франко! Ваши действия оставляют нам все меньше шансов выиграть эту войну, а не наоборот! Из-за них вряд ли у республиканцев прибавится сторонников.

Франсиско же ни о чем не жалел. Даже если его друг Антонио прав и грядет расплата за их деяния, он не потерял рассудок только лишь потому, что появлялась временная отдушина в тот момент, когда он спускал курок. Удовлетворение оттого, что жертва сгибается пополам и медленно сползает на землю после его меткого выстрела, было не сравнимо ни с чем. Ему казалось, что десяти подобных поступков будет достаточно, чтобы отомстить за смерть отца и брата.

Хоть он и продолжал поучать своего старинного друга, в глубине души Антонио презирал себя за бездеятельность. Его семья разбита, братья погибли, отец в тюрьме, а что сделал он? Не одобряя подход Франсиско, он в чем-то завидовал другу, ведь у того на руках была вражеская кровь.

Сальвадор встал на сторону Антонио.

— А еще эти убийства заключенных, — заметил он на языке жестов. — Навряд ли они помогут нашему делу, согласен?

Даже Франсиско был вынужден с этим согласиться. Казнь заключенных-националистов в Мадриде стала актом необоснованной жестокости; он признал, что этим гордиться не стоит. Более того, в доводах Антонио был резон: события, которые националисты использовали в своих целях, чтобы проиллюстрировать зверства левых, дорого обходились республиканцам, которым была так необходима поддержка населения.

Какими бы ни были разногласия между тремя друзьями, объединяло их то, что все трое были готовы разрушить тюрьму, в которую превратилась Гранада, не просто принимать участие в разрозненных актах, а присоединиться к более скоординированной кампании.

— Согласны мы друг с другом или спорим, мы не можем просто слоняться тут без дела, разве не так? — убеждал друзей Франсиско. — Для Гранады уже слишком поздно, но это еще не вся Испания. Посмотрите на Барселону!

— Я знаю. Ты прав. И Валенсия, и Бильбао, и Куэнка… И остальные города. Они сопротивляются. Мы не можем сидеть сложа руки.

Несмотря ни на что, на республиканских территориях, захваченных фашистами, многие верили в то, что восстание можно подавить. Сопротивление, с которым столкнулись войска Франко, было только началом. Дайте время, люди объединятся.

Сальвадор, внимательно прислушиваясь к разговору и жестами выражая согласие, сейчас показал слово, которое еще не было произнесено: «Мадрид».

Антонио совсем забыл упомянуть Мадрид — город, куда они должны были направиться. Символическое сердце Испании нельзя было сдать ни при каких обстоятельствах.

В четырехстах километрах южнее Мадрида они сидели в полутьме квартиры Сальвадора. Столица находилась в осаде, и если где и нужно было оказать сопротивление фашистам — это в столице Испании. Прошлой осенью был организован Народный фронт, чтобы объединить те части армии, которые остались верными Республике, и добровольные дружины: создать объединенные вооруженные силы под централизованным командованием. Трое друзей страстно желали ринуться в бой, стать частью общего сопротивления. Если они не поедут в ближайшее время, может быть слишком поздно.

Уже несколько месяцев, приглушив звук настолько, что приходилось прижимать ухо к динамику, Антонио слушал радио в квартире Сальвадора, чтобы быть в курсе событий в Мадриде. С ноября столицу беспрестанно бомбили войска Франко, но благодаря русским танкам Мадрид устоял. Город продолжал оказывать решительное сопротивление, к которому националисты оказались не готовы. Но упорно ходили слухи, что грядет еще одно великое сражение.

Антонио и его друзья, хоть и остались в стороне и смотрели, как их город сдался в руки Франко, позволить Мадриду повторить судьбу Гранады не могли. Момент назрел, они должны были ехать. Франко необходимо было остановить. Они слышали, что молодые люди со всей Европы — Англии, Франции и даже Германии — прибыли в столицу на помощь. Осознание того, что иностранцы ведут за них войну, побудило их к решительным действиям.

В течение предыдущих нескольких дней Антонио думал только о растущем влиянии Франко по всей Испании, о том, как его войска, казалось, неотвратимо занимают город за городом. Тот факт, что на севере страны они встретили ожесточенное сопротивление, давал сторонникам Республики надежду. Если он и его друзья не присоединятся к борьбе против фашизма, они всю жизнь будут жалеть о своем бездействии.