– Нет, – закричал он. – Нет! Ничего подобного! Никогда! И в мыслях не было!

– Врешь! – говорила я. – Врешь, мерзавец! Врешь, негодяй! Никакой ты не князь! Ты продажный мальчик, больше ты никто! Итальянского ты не знаешь, но по-немецки чуточку соображаешь, я заметила!

– Нет, – закричал он, – неправда! Я не продажный! Клянусь всем святым! Всё не так! – Он вдруг встал передо мной на колени и обнял мои ноги. Поднял голову, в его глазах был настоящий стыд и даже раскаяние. Я погладила его по лицу. Он схватил мою руку, прижал к губам и расцеловал.

– Встань! – сказала я. Он повиновался. – Ну тогда обними меня, поцелуй как следует. Ты же никакой не князь. Ты обыкновенный парень из маленького городка в районе Триеста, где-нибудь в Аббации. Веди себя как простой парень. Обними меня. У меня расстегнута блузка. Ну залезь мне под блузку. Тебе двадцать, да? А мне шестнадцать. Ты не князь, а мне наплевать. – Но он стоял столбом, опустив руки вдоль тела. – Я некрасивая, да? – спросила я. – Я ужасная, да? Тебе противно, да? Ну и что? – продолжала я. – Ты не князь, ты просто бедняк. А я очень богатая. Приезжай завтра с букетом цветов. У тебя нет денег? Я дам тебе денег на цветы. Мой папа согласится на наш брак. Сейчас двадцатый век, слава богу. Никого, кроме десятка дегенератских семей, никого уже не волнуют все эти высокородные штучки. Я скажу папе, что я так хочу, и он как миленький наденет фрак и поведет нас под венец. У тебя будет все. Мы поедем в Швейцарию и вылечим твою чахотку. А может, у тебя нет никакой чахотки, ты просто ослаб от голода и бедности. Мы все равно поедем в Швейцарию, в горы. Купим там маленький домик. Или будем жить в санатории. Дышать прекрасным воздухом и пить жирное молоко. Ты выздоровеешь. У нас будут дети.

Он посмотрел на меня и сказал:

– Графиня, поздно. Мы же брат и сестра. По закону, я имею в виду. И никто нас не обвенчает.

Я сложила рисунок, положила его теперь уже в сумочку, застегнула блузку и пошла вниз. Габриэль теперь шел сзади меня, но через несколько шагов дотронулся до моего плеча. Я обернулась, и он сказал:

– Я потом тебе все расскажу. Клянусь! Все расскажу. Но потом.

Мы спустились вниз. Они со швейцаром долго крутили телефонный аппарат, который стоял в отдельной комнатке за узкой дверью, мне надоело ждать, я вышла наружу и села на скамейку в скверике напротив дома. Сидела, закинув голову, и смотрела вверх, на низкие окна маминой мансарды. Низкие, то есть идущие сразу от карниза. Потому что они, как и положено в мансарде, шли от самого пола. Наверно, я надеялась, что увижу ее. Но стекла сильно блестели, и вполне возможно, что она стояла там и смотрела на меня и надеялась, что я махну ей рукой.

Минут через пять Габриэль вышел и сказал, что извозчика они все-таки вызвали. Что это городской извозчик, и даже сказал мне его номер. Я вытащила из сумки записную книжку и карандашик и записала номер на всякий случай, а потом написала на другом листке «Улица Гайдна, 15». Вырвала этот листок и протянула ему.

– Ты обещал мне, что все расскажешь. И потом, вдруг тебе будут нужны деньги.

– Хорошо, – сказал он. – Я дождусь извозчика, помогу тебе сеть в коляску.

– Не надо, – сказала я. – Ступай, ступай. Маме привет. Скажи ей, что я ее все-таки очень люблю.

Он пожал плечами, повернулся и пошел к дому. У самых дверей обернулся и помахал мне рукой. Я помахала ему в ответ.

Показался извозчик. Я встала, перешла эту узенькую улицу, потому что извозчик направлялся прямо к подъезду дома. Я была уверена, что это мой извозчик, то есть тот, которого мне заказали. Но из коляски вышла какая-то девица. Ее лицо показалось мне знакомым. У меня странная память на лица. Я всегда запоминаю лицо, но не всегда помню, кто этот человек. Мне нужно его раз пять увидеть, чтобы соединить с именем. Я точно помнила, что видела когда-то эту девицу, и даже мелькнуло, что я знаю, как ее зовут. По-моему, ее зовут Анна. Но что за Анна? Откуда? Где? Как? Ничего непонятно. Поэтому я сочла за благо не раскланиваться с ней, а лучше уточнить номер извозчика. Ну так и есть! Это был извозчик номер 103, а у меня был записан номер 88. Я на секунду задумалась. Проще всего было бы спросить у извозчика, едет ли он в город, с Инзеля в Нидер. Но тут я вспомнила, что швейцар и Габриэль минут десять заказывали мне другого извозчика, и сейчас он, наверное, ползет по Четвертой Римской улице, чтобы забрать меня. Нет ничего глупее, чем испытывать чувство неловкости перед прислугой, которой ты платишь деньги. Нет, нет, поймите меня правильно! Неловкость старого барина перед таким же старым дворецким или неловкость барыни перед экономкой, которая живет у нее в доме уже двадцать лет – это как раз понятно, и это очень аристократично. Только нувориши и хамы позволяют себе грубость или бестактность в отношении домашних слуг. Ибо старый слуга есть член семьи, иногда более близкий, чем родной брат. Миллион таких случаев видела я и сто миллионов раз слышала от папы. Но извозчик, официант, приказчик в магазине – это, извините, уже совсем другое. Это чистейшим манером наемный труд и капитал, как писали Маркс и Энгельс в своем очаровательном «Манифесте». Тут никаких цирлих-манирлих. И поэтому я совсем уже была готова спросить у извозчика номер 103, свободен ли он – но что-то меня остановило. Я почему-то представила себе разочарованную длинноносую рожу извозчика номер 88, который будет стоять, ждать, когда к нему выйдет седок, и спрашивать у швейцара, а швейцар ему будет отвечать, что он «поняя-яятия не имеет». И пока я так размышляла, из-за угла появился наконец извозчик номер 88. Две восьмерки свежо и ярко были выписаны на его лаковом боку, и я почему-то почувствовала облегчение. Тем более что я чувствовала на себе чей-то взгляд. Девица, которая только что сошла с извозчика номер 103, смотрела на меня, держа под мышкой свой саквояжик, и, судя во всему, тоже припоминала, где она меня могла видеть. Но я отвела от нее глаза, замахала рукой приближавшемуся извозчику (у него в самом деле было большое носатое лицо), закричала «Эй, эй! Сюда!» и быстро зашагала ему навстречу. Он остановил лошадей. Я сама открыла дверцу коляски, забралась на сиденье и сказала: «Нидер, пожалуйста! То есть Альфельд, вы понимаете?» – «Да, да, барышня». Он дернул вожжи, и мы поехали вдогонку извозчику номер 103, который уже отъехал от дома и трясся порожняком метрах в двухстах впереди.

Когда мы выезжали из Инзеля, мой извозчик остановился на чуть-чуть (разумеется испросив моего разрешения) о чем-то переговорить со стражником. С этим замечательным декоративным дедом с большой старинной алебардой. Буквально через минуту он вернулся. Поблагодарив меня кивком и улыбкой. Буркнул что-то вроде «Дядя жены, вы же понимаете, барышня. Передать привет. Оказать уважение. Спасибо большое». Мы переехали через мост, и вот тут я возблагодарила свое неожиданное чувство неловкости перед извозчиком номер 88. Потому что у бровки тротуара стоял извозчик номер 103, тот самый, на которого я хотела было сесть. Тот самый, с которого сошла девица, где-то мною виденная и запомненная. Лошадь держал под уздцы полицейский. Другой полицейский стоял сзади и показывал остальным каретам и автомобилям, чтобы они не задерживались и ехали мимо. Коляску обыскивали полицейские агенты. Они уже распотрошили все сиденья, выбросили наружу коврик, и какой-то старший полицейский чин весьма строго что-то спрашивал извозчика, записывая его ответы в большой блокнот.