– То есть вы вообразили себя этаким феодалом? – Романов обежал Балабанова скучным взглядом от потных залысин до мягких тапочек. – Я хочу вас спросить тогда на понятном вам языке: а вы достаточно хорошо изучали историю? Вы знаете, что ожидало проигравшего схватку за власть феодала и весь его род?

Балабанов побледнел. Пошлепал губами. Бледность превратилась в зеленцу.

– Я могу быть полезен, – быстро сказал он. – У меня есть информация.

– Увести, надежно запереть, – Романов отмахнулся нагайкой.

Мальчишка заплакал, начал звать маму. К брезгливому изумлению Романова, женщина даже не оглядывалась на голос сына, она что-то попыталась сказать Романову – с широкой отработанной улыбкой – и вскрикнула: дружинник со щелчком откинул штык карабина и ткнул ее в зад.

– Больно!

– У меня есть информация! – твердил Балабанов, теряя тапки, припрыгивая и с надеждой выворачивая шею. – Мы ведь договоримся?! Мы договоримся, да?! Это же деловой разговор! Мы договоримся, я не сомневаюсь!

Романов, не слушая его, подошел к слугам. Ни о ком из них Женька не сказал ничего плохого – они были просто серенькой обслугой: врач, домашняя учительница-гувернерша, повариха, шофер, уборщица… Все их преступление было в молчаливом соучастии, невозражении, непротивлении. У поварихи и шофера были дети, две маленькие девочки.

– Можете быть свободны, – сказал он. Охранявший людей дружинник пристукнул прикладом, отступил в сторону, расслабившись.

Все пятеро запереглядывались. Повариха сразу вскочила и бросилась прочь. Шофер поднялся, пояснил, пряча глаза:

– Дочери… они в шкафу спрятаны… Им там страшно…

– Иди тоже, – безразлично сказал Романов.

Шофер вздохнул, пожал плечами. Умоляюще повторил, не поднимая глаз, – уже о другом, это было понятно, хотя он и не договорил:

– Дочери…

– Иди, – поморщился Романов. Мужчина ушел, тяжело шаркая ногами.

– Мне идти некуда, – сказал врач – молодой мужчина (уборщица плакала навзрыд, учительница тоже тихо всхлипывала, пряча лицо). – Я из Подмосковья… тут платили хорошо… Если правда отпускаете – в Подмосковье никак добраться нельзя? У меня там родители…

– Едва ли возможно, – сказал Романов. И спросил тихо: – Как вы могли? Вы же врач.

– Деньги…

– Я не об этом. Мне плевать, что и почему вы делали до войны. Сейчас… Вы же могли, например, всю эту шайку отравить! Просто отравить!

– Я про это думал, – сказал врач, и Романов ему поверил. – Я просто не знал, что потом делать. Совершенно не знал, что делать потом вообще… Если нельзя в Подмосковье – может быть, возьмете меня с собой? Все равно куда. У меня не было большой практики, но… я правда хороший врач.

– Идите во двор, там до вечера будет полно работы, – ответил Романов. Врач кивнул, пояснил:

– Я только в аптеку зайду. Тут хорошая аптека.

– Вечером, когда освободитесь, составьте список ле… – начал Романов, но врач его перебил:

– Извините, у меня есть. Подробный. Я потом представлю.

– Хорошо, хорошо… – Романов обернулся – внутрь вошел Провоторов, сопровождаемый Женькой. Романов кивнул Провоторову, они отошли к дальней лестнице.

– Всего в тридцати километрах от границ нашей зоны, – задумчиво сказал Романов. Встряхнулся, кивнул дружиннику: – Ну?

– Жена, – тот понял без объяснений, начал докладывать сжато и коротко, – такая же тварь, как и он, только он хитрый, а она тупая. Кстати, детей она не рожала, чтобы фигуру не портить, – они от суррогатных матерей. Дети. Девчонке четырнадцать лет. Мелкая сучка, как бы не хуже папаши. Потом послушаешь, что она с его благословения устраивала с людьми, а я уже наслушался… с детьми из местных, кстати, тоже. А с рабами – вообще… Обожала сама мальчишек клеймить. И снимать, как их бьют или… казнят. Их казнили. Не только взрослых, детей тоже. На площади в поселке ставили самодельную гильотину – и… – Провоторов помолчал секунду. – Мальчишка младший… с мальчишкой хуже. Он неплохой. На самом деле неплохой, все так хором говорят.

– Сколько лет? Вроде десять где-то?

– Именно десять.

– Десять… – Романов взялся рукой за подбородок, продолжал медленно: – Слишком взрослый, чтобы все забыть. И слишком маленький, чтобы полностью понять, какой сволочью был его папаша.

– Да. И я о том же. – Голос Провоторова был тихим, грустным. На самом деле грустным.

– Не забудет. Не поймет. И будет мстить.

– Да, – еле слышно, но твердо согласился Провоторов.

– Эту парочку и девчонку – вечером повесить на воротах, – распорядился Романов. – Голыми. Объявить приговор, оставить плакат. Люди, которых освободили, пусть ждут, не расходятся – накормите, помогите, кому нужно, я там врача послал… но пусть ждут. А мальчика… – Романов покусал сгибы пальцев, поймал себя на этом, сердито отдернул руку от лица. Провоторов ждал. Молча, неподвижно. – Вечером первого. Как-нибудь быстро, чтобы ничего не понял. И… и не больно, – Романов провел рукой по глазам.

– Есть.

Казак отсалютовал, но не ушел. Помолчал, спросил задумчиво:

– Как считаешь, мы в ад за все это попадем?

Романов подумал, явно серьезно прикидывая шансы. Покачал головой:

– Знаешь… я вообще не верю в ад и рай. Так что не попадем, я думаю. Даже если еще при жизни начнем проситься туда. А мы начнем, лишь бы подальше с земли… Тебе чего?

Эти слова были обращены к стоящему, оказывается, на лестнице рядом Шалаеву. Мальчишка покусывал губу, глядя на взрослых. В ответ на вопрос молча пожал плечами.

– Ну раз ничего – то бегом наружу и зови сюда Сажина, – приказал Романов. – Быстрей…

Бывший капитан-морпех Сажин выслушал приказ Романова так, словно знал, зачем его позвали. Романов это видел и мысленно улыбался, отдавая последние распоряжения нарочито обстоятельно.

– Бери двадцать человек верхами, «зушку» и два крупняка с расчетами. Пойдешь брать завод… Запомни: на заводе полно рабов, в том числе дети. Не дай бандосам там прикрыться заложниками. Если все-таки не выгорит – никаких переговоров. Сам понимаешь. Но если хоть малейшая возможность – не дай. Освобожденных веди сюда. Только объясни, что к чему, а то паника… разбегаться начнут… На месте делайте снимки. Всего.

– Понимаю, – кивнул Сажин. – Все сделаем.

Он отошел к выходу. Романов огляделся, собираясь окликнуть Женьку… но тут к нему подошел Шалаев. Мгновение помялся, громко сглотнул и сказал – тихо, но непреклонно (Романов сразу понял, о ком идет речь):

– Мальчишку я убивать не дам.

Романов внимательно посмотрел на стоящего перед ним порученца. Шалаев тоже смотрел в ответ – спокойно, чуть набыченно.

– Не дашь? – уточнил Романов нейтральным тоном.