Вот что интересно: Алперт и Лири – единственные гарвардские профессора, которых уволили в ХХ веке. (Хотя формально Лири не был уволен, ему просто не выплачивали зарплату те несколько месяцев, что оставались до окончания контракта.) Эта история приобрела национальный масштаб, втянув миллионы американцев в ту полемику, которая разразилась вокруг этих экзотических препаратов. Благодаря ей Эндрю Вайль снискал даже определенную славу: журнал Look заказал ему статью о ведущейся полемике, и эта статья только добавила жару. Описывая психоделическую сцену Гарварда как бы глазами стороннего человека, Вайль упоминает некую «группу студентов… проводивших секретные исследования мескалина», не упоминая, однако, что именно он основал эту группу и был одним из ее членов.

Достаточно сказать, что сам Эндрю Вайль никогда особо этой славой не гордился, и когда недавно я спросил его об этом эпизоде в его жизни, он признался, что его с тех пор постоянно мучит совесть и что он не раз пытался загладить свою вину перед Лири и Рамом Дассом. (Через два года после исключения из Гарварда Алперт предпринял путешествие в Индию в поисках новых духовных знаний, откуда он вернулся уже как Рам Дасс.) Лири охотно принял извинения Вайля (видимо, этот человек вообще не способен долго таить обиду), но Рам Дасс не разговаривал с Вайлем целых два года, что того сильно печалило. Услышав, что Рам Дасс в 1997 году перенес инсульт, Вайль отправился к нему на Гавайи, чтобы попросить прощения. Наконец смягчившись, Рам Дасс сказал Вайлю, что все сложилось как нельзя лучше и свое увольнение он теперь рассматривает как благо: «Если бы ты не сделал того, что сделал, то Рама Дасса как такового сейчас просто не было бы».

* * *

В этот тягостный для Тимоти Лири и Ричарда Алперта час исключения их из Гарвардского университета мы, пожалуй, их покинем, хотя на этом их долгие и необычные скитания по американской культуре не закончились и перед ними по-прежнему лежал столь же долгий и необычный путь. Оба пустились в длительные психоделические гастроли, давая по пути (вместе со своими бывшими студентами и приверженцами) многочисленные представления, в результате чего Международный фонд внутренней свободы (который позже преобразовался в Лигу духовных открытий) в их лице перебрался из Кембриджа в мексиканский город Ситуатанехо, где и обосновался, пока мексиканское правительство (под давлением США) не выкинуло их оттуда, после чего они ненадолго переехали на остров Доминика в Карибском море, но были выброшены и оттуда, пока наконец не осели на несколько лет в 64-комнатном особняке в Миллбруке, Нью-Йорк, владельцем которого был богатый меценат и покровитель по имени Билли Хичкок.

Лири с головой окунулся в нарождающуюся контркультуру, и вскоре его пригласили (вместе с Аленом Гинзбургом) выступить на фестивале хиппи Human Be-In в Сан-Франциско (он состоялся в парке «Золотые ворота» в январе 1967 года), куда стеклись порядка 25 тысяч юношей и девушек, которые, слушая молодежных проповедников, возвещавших наступление новой эры, совершали тем временем свои «кислотные трипы» под действием ЛСД, который продавался без всяких ограничений. Бывший профессор, который по этому случаю сменил свой элегантный костюм фирмы «Братья Брукс» на белые одежды и «ожерелье любви» – бусы (и цветы, которыми он украсил свои седеющие волосы), призывал толпу праздношатающихся «хиппи» (этот термин ввел в обиход в том же году обозреватель местной газеты Херб Каэн): «Включись, настройся, выпадай». Этот девиз – по его собственным словам, он его придумал, стоя под душем, а годы спустя заявил, что его ему «подарил» Маршалл Маклухан, – будет преследовать Лири всю оставшуюся жизнь и по всему миру, навлекая на него презрение родителей и политиков.

Но история Лири с годами становится все более странной и печальной. Вскоре после его отъезда из Кембриджа правительство, встревоженное его растущим влиянием на американскую молодежь, развернуло против него кампанию травли, которая достигла своей кульминации в 1966 году в Ларедо, американском городке, расположенном на границе с Мексикой: он ехал со своей семьей в Мексику, намереваясь провести там отпуск, когда таможенники, досматривавшие его машину на границе, «обнаружили» в ней небольшое количество марихуаны. Лири провел несколько лет в тюрьме, пытаясь оправдаться и снять с себя обвинения федерального правительства в торговле марихуаной, и еще несколько лет в бегах – в качестве беженца от международного правосудия. Этот статус он приобрел после дерзкого побега из Калифорнийской тюрьмы, который устроила революционно настроенная радикальная группа, именовавшая себя «Метеорологами» (Weathermen). Им удалось переправить Лири в Алжир, где его под свою опеку взял Элдридж Кливер, один из основателей Партии черных пантер, учредивший там перевалочную базу для своих операций. Но покровительство Кливера оказалось не таким уж и приятным: «пантеры» отобрали у Лири паспорт и держали его у себя в качестве заложника. Лири снова сбежал, на сей раз в Швейцарию (где он нашел роскошное убежище в шале торговца оружием), затем (после того как американское правительство все-таки уговорило швейцарское арестовать его и посадить в тюрьму) в Вену, оттуда в Бейрут и потом в Кабул; там его наконец схватили федеральные агенты и под строжайшим надзором препроводили в американскую тюрьму, где он какое-то время просидел под стражей в одиночной камере. Но эти преследования только укрепляли в нем чувство собственного предназначения.

Его жизнь в 1960-е годы представляет собой невероятную трагикомедию, наполненную залами суда и тюрьмами (всего он отсидел в двадцати девяти), но также воспоминаниями, речами и выступлениями на телевидении, избирательной кампанией по выборам губернатора Калифорнии (для которой Джон Леннон написал, а «Биттлз» исполнили программную песню Get Together) и успешным, если не сказать патетическим, циклом лекций, который он читал в колледже вместе с Джорджем Гордоном Лидди. Да-да, тем самым «взломщиком» уотергейтского дела, который в своей предыдущей ипостаси в качестве помощника прокурора округа Датчесс пытался изловить и упечь его за решетку в Миллбруке. Несмотря на все эти испытания, Лири остался невероятным оптимистом, не выказывавшим ни малейшего признака гнева, или, если верить бесчисленным фотоснимкам и кадрам кинохроники, не забывавшим мудрый совет, некогда данный ему Маршаллом Маклуханом, – улыбаться, несмотря ни на что.

Тем временем в 1965 году бывший партнер Лири по психоделическим исследованиям, Ричард Алперт, отправился на Восток, где в течение ряда лет совершал куда более спокойную духовную одиссею. По ее завершении он, как Рам Дасс и автор бестселлера «Здесь и сейчас» (1971), оставил в американской культуре заметный след, проторив один из главных путей, следуя которым восточная религия вторглась в контркультуру, наложив отпечаток на весь так называемый Нью-Эйдж. 1960-е годы ознаменовали период духовного возрождения в Америке, и Рам Дасс в какой-то мере был одним из его инициаторов.

Не остался в стороне и Лири. Его постгарвардские «выкрутасы» в немалой степени внесли свой посильный вклад в ту моральную панику, которая погребла под собой психоделики и привела к запрету всех исследований в этом направлении. Лири, сам того, возможно, не желая, стал плакатным героем не только из-за наркотиков, но и в силу популярности той идеи, что значительную часть «ДНК молодежной контркультуры» можно записать с помощью трех букв: ЛСД. Начиная с того памятного псилоцибинового трипа в декабре 1960 года, который совершил в его доме в Ньютоне Ален Гинзбург, Лири установил прочную связь между психоделиками и контркультурой, связь, которая никогда не прерывалась, что, безусловно, послужило одной из причин того, почему психоделики в конечном счете стали рассматривать как угрозу истеблишменту. (Да и могло ли быть иначе? Представьте, что было бы, если бы культурная самобытность наркотиков была сформирована, скажем, католиками-консерваторами вроде Эла Хаббарда. Трудно себе даже представить подобную контр-историю!)