— Правда?

— Я надеюсь, что лихие люди не найдут дорогу на этот хутор… Когда поешь, пойди и тоже переоденься.

Он протянул Марго узелок с одеждой. Впрочем, дважды приглашать девушку обедать уже не было необходимости. Молодой организм требовал пищи, и она жадно набросилась на еду.

Как он ни был готов к тому, что другая одежда изменит внешность девушки, но когда она вышла из-за стожка переодетая, тихо ахнул. Теперь он не знал, что было лучше — и дальше оставаться ей в мужской одежде или выглядеть такой вот красавицей в немудреном платьице с надетым поверх полушубком и белом платке, спрятавшем волосы, но оттенившем глаза.

Марго победно улыбнулась, отметив его изумление и восторг и, подойдя ближе, протянула руку, в которой прятала за спиной папаху.

— Возьми, тебе она больше подойдет. Сейчас ещё не так уж тепло, чтобы ходить с непокрытой головой. Нет, подожди, я сама тебе её надену.

Она надвинула Яну на голову папаху и отошла полюбоваться.

— Вот, теперь совсем другое дело!

Подошла и вдруг поцеловала его в губы. Ян от неожиданности застыл на месте и опомнился, только увидев её смеющиеся глаза.

— Надо бы сменить повязку, — пробормотал он, переводя дыхание: точно опалила она его своим поцелуем!

Марго счастливо улыбнулась его словам.

— Я даже глазам не поверила: повязка почти сухая! После такой раны. Ты хоть и молод для врача, но, видимо, произошло чудо.

— Это не чудо, — покачал головой Ян. — Все дело в моих способностях. Как у меня это получается, я и сам толком не могу объяснить, только пулю я действительно вытащил не так, как делают это обычные врачи. А потом… я просто заставил твое тело поднатужиться и самому залечить свою рану.

Марго смотрела на него во все глаза.

— Не понимаешь? Представь: идет слепец. Идет, куда ему надо, но медленно, ощупывая на дороге каждый вершок, стучит палкой, прислушивается и тратит три часа на путь, который зрячий пройдет за полчаса. Так вот я просто вижу то, чего не видят другие…

Он оборвал себя на полуслове, не зная, как понятнее объяснить Марго свои недавно открывшиеся способности. Не станешь же рассказывать, что прабабушкин талант дал себя знать только после того, когда его как следует тряхнуло на немецкой мине.

— Я не все поняла, — призналась Марго, — может, потому, что поздно стала учиться русскому языку. Мы с мамой приехали в Россию, когда мне было девять лет.

— Значит, ты — не русская.

— Француженка. Правда, мать настояла, чтобы отец — отчим, конечно меня удочерил. Он дал мне свою фамилию — Верещагина. А была — Дюбуа… Чего ты улыбаешься, я что-нибудь не то говорю?

— Я забыл тебе сказать: фамилия у тебя теперь не Верещагина и даже не Дюбуа.

— А какая?

— Поплавская. Марина Прокопьевна Поплавская — моя жена.

— Мы с тобой как бы поженились?

Ян слегка растерялся: он и не подумал смотреть на свое предприятие под таким углом. Разве могут к чему-нибудь обязывать фальшивые документы? Главное — пройти через кипящий котел войны, а там их можно просто разорвать и выбросить. Так он вкратце и попытался объяснить Марго. Та разочарованно вздохнула. Что за мысли приходят ей в голову после одного дня знакомства? Наверное, Ян никогда не поймет этих женщин, которые ставят его в тупик с той минуты, как он себя помнит.

— Что-то подсказывает мне, — между тем говорила ему Марго, — что ты необыкновенный человек, и я действительно должна тебя слушать. И потом, я знаю, у меня есть ангел-хранитель, который подбросил меня тебе в нужный момент. Ты и спас мне жизнь… Прости, что я на тебя из-за Леди напустилась. Отец ею очень дорожил. Он — известный конезаводчик, все о лошадях горевал. Мол, из-за революции его многолетний труд прахом пойдет… А мамы моей уже год как нет. На улице перестрелка была, а она случайно мимо проходила. Так что если и отчима убили, я теперь — самая круглая сирота. В России у меня никого нет.

Она отвернулась, голос её пресекся.

— А я… я у тебя есть! — горячо откликнулся Ян, сразу забыв о своих прежних размышлениях.

— Нестор Иванович Махно, — представился Ольге батька, откровенно любуясь её бледным хорошеньким личиком.

Девушка внутренне содрогнулась: значит, не дурной сон привиделся ей на днях. Сон этот — или видение? — припомнился ей вдруг во всех подробностях. Даже страшная, с выпученными глазами, голова, скатившаяся на землю под ударом батькиной сабли. Даже открытый в крике рот с кривыми желтыми зубами. Она оглянулась на напрягшегося Вадима и глазами приказала ему: не смей! Поневоле пошла рядом с батькой, галантно поддерживавшим её под локоть.

— Всякая власть, — говорил тот, — рождает паразитов. Потому мы анархисты — против власти, хотя бы и красной. Власть народу не нужна; какие лозунги разные партии ни кричат, а в конце концов властвует не народ, а та партия, что окажется сильнее.

"А я-то при чем? — думала Ольга. — В анархисты вербует? Вряд ли. Скорее всего, не верит, что мы — артисты. Ведут нас, безоружных, а сами винтовки наготове держат!"

Они вышли во двор. Там вовсю хозяйничали победители. Трупы немцев были свалены в кучу, как дрова. Небольшая горстка ещё живых испуганно жалась к стене, окруженная бойцами батьки.

— Наша повозка! — вырвалось у Ольги. Видно было, что из цирковой кибитки расхватали все, что можно, и теперь какой-то рьяный хлопец пытался содрать с неё полог.

— Вот и от нашего цирка ничего не осталось, — подчеркнуто безнадежно сказала Ольга. — Раз власти у вас нет, значит, и пожаловаться некому: каждый делает все, что ему вздумается. Кто защитит бедных, обворованных артистов?!

— Милая барышня! Идет война, и мы живем по законам военного времени, — сурово откликнулся задетый за живое батька и негромко позвал: — Долженко!

Из группы бойцов выскочил один в черкеске и папахе набекрень.

— Слухаю, батьку!

— Цирковую повозку видишь?

— Бачу. Добра телега.

— Если через пять минут все вещи артистов не будут лежать в ней, самолично порубаю всех мародеров. Усек?

— Усек! — веселость Долженко мгновенно сменилась деловитостью. Он что-то сказал двум-трем человекам и через несколько секунд среди махновцев началось движение. К повозке циркачей поплыли передаваемые множеством рук узлы с вещами.

— Кто у вас тут хозяйством заведует? — спросил Махно.

— Я, — выступила вперед Катерина.

— Проверь и доложи, все ли на месте?

— Хорошо, — кивнула Катерина и, недоверчиво оглянувшись на батьку, пошла к повозке. А тот уже выкликал следующего бойца.

— Лютый!

— Я тут.

— В камере артист лежит убитый; парнишка, сын рядом с ним. Возьми хлопцев, подсобите, чтоб похоронили, как положено.