— У тебя что-то случилось? — почувствовала наконец неладное Ольга.

— Ничего! — сердито буркнул он и язвительно подумал: "Заметила! Лучше поздно, чем никогда. До того ли ей теперь? Любимица анархистов, революционная амазонка, Гаврош в юбке! Глядишь, скоро начнет по окопам ползать, патроны анархистам подносить!"

А вслух сказал.

— Значит, твои махновцы — идейные? Выступают против власти, как аппарата насилия, и это насилие искореняют своим революционным насилием?

Ольга удивилась. Так ядовито, раздраженно Вадим ещё с ней не разговаривал. Она чувствовала, что нравится ему, но это не повод, чтобы так распускаться! Кажется, и он ей небезразличен, но она же ничего не говорила, когда он несколько дней подряд колдовал вместе с Катериной над своим черным ящиком и никого из посторонних близко не подпускал. Это она-то посторонняя!

Герасим как-то заметил, что в один из подобных моментов Ольга сидит и нервно складывает и раскладывает свой платок. Он укоризненно покачал головой и показал на себя: мол, смотри, как я спокоен, а ведь мы на равном положении! На равном, да не совсем. Катерина с Герасимом давно все решили, а у них с Вадимом — одни сплошные догадки: как серьезно он к ней относится, так ли уж глубока её симпатия? Катерина с Вадимом позанимается, да бегом к своему коханому: обнимает его, оглаживает да в глаза заглядывает — что Герочка хочет? Этот же долдон сидит в своем углу, слова доброго не скажет! Что остается Ольге? Берет в охапку Альку, занимается с ним, изображая страшную увлеченность клоунадой…

— Никакие они не мои, — сказала Ольга. — Просто мне интересно, чем люди дышат? Что заставляет их рисковать жизнью?

— Идеи.

— Только идеи?

— Пожалуй, ещё надежды на то, что их идеи воплотятся в жизнь.

— Каким ты стал равнодушным, Вадим, как твой черный ящик! Ничего тебя не волнует. По-моему, все дело в том, что…

— Ты никого не любишь!

Почти выкрикнули они оба в один голос и озадаченно посмотрели друг на друга.

— Так ты думаешь… — удивленно начал он.

— Вот как ты считаешь! — возмутилась она.

— Как дети, ей-богу! — проронила коронную Алькину фразу Катерина, которая здесь же пришивала к костюму Вадима оторвавшийся позумент, правда, на этот раз никто не засмеялся, и чуть ли не приказала им: — Идите-ка в нашу спальню и поговорите наедине, как люди, пока никого нет.

Она опять склонилась над шитьем, а Ольга с Вадимом решили последовать её совету.

Они оказались наедине, и Ольга вдруг запаниковала. Никогда прежде она никого не любила. Даже не влюблялась, как другие институтки. Посмеивалась над признаниями влюбленных в неё юнцов, а сердце её молчало. Подруга Надин Велехова, увлекавшаяся сказами Бажова, прозвала её за это "каменной девкой". Пору записочек, ухаживаний, любовных клятв княжна Лиговская прошла стороной. Неужели то, чего она всегда избегала, настигло её здесь, в эпицентре войны?!

Почему-то во взволнованном мозгу её билось одно слово "Нет!" А что "нет", она и сама не смогла бы объяснить. Может, она инстинктивно понимала, что любовь сделает её такой уязвимой для окружающих, — именно этого она сейчас боялась.

Вадим со свойственной влюбленным интуицией почувствовал её боязнь, шагнул к ней. Обнял и жарко дохнул в ухо:

— Не бойся, Олюшка, мы же будем вдвоем!

Это было так приятно, так сладко, — стоять рядом с ним, обнявшись, и слушать, как её сердце ударяется в его грудь, будто стучит его сердцу: "Слышишь, я здесь!" И обкатывать в голове его ласковое "Олюшка".

— Тут недалеко церковь есть, — тихонько сказал он: только бы не отказалась! — Я говорил со священникам… на всякий случай. Сказал, обвенчает в любой момент.

— Обвенчает, — очнулась от грез Ольга. — А как же война?

Вадим чуть не расхохотался: говорит о войне, точно о живом существе. И возразил:

— Ну и черт с ней, с войной! Даже если и убьют, разве плохо будет нам умереть мужем и женой?

Что делают в таких случаях девушки? Просят время — подумать? Вздыхают, опускают глаза, краснеют, пожимают плечами?.. Что?! Она не знала, да и не хотела знать. Она просто сказала:

— Я согласна.

Счастливый Вадим обнял её и стал целовать так, что она задохнулась.

— Слышишь, Герасим с Алькой пришли, — он нехотя оторвался от её губ. — Не будем откладывать дело в долгий ящик. Пойдем!

И потянул её за собой.

— Подожди, торопыга, — засмеялась раскрасневшаяся Ольга. — Не могу же я идти в церковь в гусарском мундире.

— Только пять минут, слышишь, и ни минутой больше!

И, выходя к смеющимся чьей-то шутке товарищам, распорядился:

— Кать, ты помоги Ольге собраться, она тебе все объяснит.

Катерина без слов скрылась за дверью женской спальни.

— Вы, мужики, тоже переоденьтесь, — скомандовал он удивленным Герасиму и Альке. — В церковь пойдем, а потом уже — праздничный ужин. Я для такого дела коньяк французский припрятал.

— Для какого дела? — все ещё не понимал Алька.

— Женится Александр Трофимович, чуешь, — объяснил ему Герасим. — Под какой фамилией венчаться-то будете?

— Под той, под которой крестился. Что перед богом притворяться? Может, дождемся ещё нормальной жизни…

— На Ольге женишься? — завистливо уточнил Алька.

— А на кем же еще?

— Я бы тоже на ней женился, — переодеваясь, признался мальчишка, как и положено по мужской природе, в момент забывший свою суженую-цыганочку. — Только она не захочет ждать, пока я вырасту… Но учти, поручик, если тебя убьют, моя очередь будет в церковь идти.

— Учту, — серьезно пообещал Вадим. Вошедшая Катерина остановилась у двери и вопросительно глянула на подругу: та никак не походила на счастливую невесту — была задумчива и растеряна, точно предстоящее событие застало её врасплох.

— Оля, чы Вадим нэ люб тоби?

— Люб-то, люб, да вот замуж я, кажется, идти не готова!

— Спужалась! — всплеснула руками Катерина. — Повир мэни, вин нэ буйный!

Эта неуклюжая шутка рассмешила Ольгу и сняла охватившее было её напряжение. Что поделаешь, без родительского благословения идет под венец, — так ведь и родителей в живых нет. Любимый дядечка и тот далеко-далече, доведется ли увидеться… Платье не белое, свадебное, а каждодневное, не раз надеванное… Жених в карете не приедет — в церковь пешком идти придется…

Катерина поняла волнение Ольги и прижала её к себе.

— Не журысь! Я тебя заместо отца-матери благословлю.

Она сняла с шеи образок и перекрестила Ольгу.

— В мене рука легка, счастлива будь!

В маленькой церквушке стоял полумрак, пахло ладаном и свечами. Какие-то горестные старушки молча расступились, пропуская молодых людей к алтарю. Герасим пошептался с пожилым, опрятным священником, который ненадолго скрылся в притворе, чтобы появиться облаченным в епитрахиль, с толстой церковной книгой. У Ольги опять сжалось сердце: судьба делала новый поворот и отдавала её в руки мужчине, который должен стать для неё самым родным и близким, но… но не поспешила ли она?