стола графин с водой, отпил немного. Потом, недолго подумав, вылил остатки себе на голову, встряхнув волосами. На ковре образовалась лужа, но его это совсем не волновало. – Так, кажется, мысли приходят в порядок. И прошу прощения за мой внешний вид.

Он посмотрел на двоих мужчин и кивнул:

– Я понимаю вас. Это что-то вроде допроса и установления алиби, верно? Кажется, так это называется в романах. – Парень отставил графин в сторону. – Итак, вчера я, как и говорил вам, Кирилл Петрович, будучи изрядно подшофе, отправился в каюту к Софье. Я должен был поговорить с ней по поводу драгоценностей.

– И что же? Поговорили? – поинтересовался Кирилл.

– Да. Я требовал вернуть мне фамильные украшения, которые она осмелилась надеть на вчерашний ужин, зная, что я увижу это. Ведь вы помните, я говорил вам об этом вчера, да? – переспросил юноша. – Так вот, она… она явно провоцировала меня. Мы довольно-таки бурно разговаривали. Кажется, нас даже слышали в соседних каютах. Можете порасспрашивать прислугу из обслуживающего персонала, они подтвердят это. Она снова оскорбляла меня. Но так как мы были наедине, без публики, то её пыл быстро угас. Она ведь любит представления, вы знаете.

– И что в итоге? – спросил старпом.

– Она отдала мне драгоценности, – пожал плечами юноша.

– Вы можете показать их? – уточнил Кирилл Петрович.

– Одну минуту, – Ермолкин, крепко ухватившись за дверь, скрылся в соседней комнате, где располагались большая кровать, письменный стол и шкаф для одежды. После вернулся, держа в руках маленький мешочек – тёмно-синий шёлковый кисет, вышитый канителью и бисером. – Вот.

Ермолкин развязал кисет и, держа левой рукой горловину, правую опустил внутрь, выудив оттуда сначала бриллиантовый браслет, а после и рубиновое ожерелье. Кирилл Петрович кивнул Зожину:

– Да, это оно. То, что было на вчерашнем ужине на девушке. Не ожерелье, браслет. Вчера на шее у неё был жемчуг. – Мужчина повернулся к смущённому парню. – Думаю, вопрос с пропажей украшений из каюты Софьи можно закрыть.

– Вот и слава Богу, – Алексей не глядя бросил кисет на столик, стоящий под большим овальным зеркалом, отчего неожиданно раздался глухой стук о дерево.

– Что? Что это? – сам себя спросил юноша, снова взяв в руки мешочек.

– Он должен был быть пустым? – уточнил Кирилл.

– Вообще то, да. – Алексей вынул руку из кисета, сжимая в ладони ключ. – Этого не должно было быть здесь. Чьё это?

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что это ключ от каюты погибшей, – ответил Кирилл Петрович, – Это пока основная улика. И нашли её у вас, молодой человек.

В каюте на минуту повисла тишина.

– Погибшая? Стойте, я знаю, к чему вы клоните! – Алексей выставил перед собой руку. – Что она погибла по моей вине? Но это ложь! Когда я вчера уходил от неё, она была жива. Да, рассержена после нашей ссоры. Да, рвала и метала, но была жива!

– Могла ли она сама случайно положить ключ в кисет? – Кирилл, глядя куда-то мимо юноши, обращал вопрос скорее к стенам гостиной, но старпом всё-таки высказался:

–Чисто машинально – запросто. Зайдя в каюту, положила ключ в кисет, а кисет бросила, например, на стол. Я не вижу причин, по которым этот юноша намеренно забрал у барышни ключ.

Они словно бы перестали замечать Ермолкина, так что ему даже пришлось напомнить о себе:

– Простите, вы мне так и не сказали, – Алексей встал со стула. – Как… как она погибла? Вы ведь сказали, что она погибла.

Кирилл Петрович хранил молчание, а Зожин ответил, шумно выдохнув:

– Софья Ильинична заживо сгорела в своей каюте. Тело сейчас находится в корабельном лазарете. – Старпом пальцем указал себе за спину.

На глазах юноши стали наворачиваться слёзы. Он опустил голову на край стола, едва не опрокинув при этом вазу с живыми цветами, но затем словно встрепенулся:

–Вы должны показать мне её… в последний раз. И рассказать, как это произошло.

Кирилл Петрович подумал с минуту:

– Хорошо, одевайтесь.

Вместе с Василием Андреевичем они вышли в коридор, прикрыв дверь. Старпом тут же дал волю подозрениям:

– Врёт. Врёт, шельма. Сам наверняка избил несчастную до полусмерти, забрал драгоценности, включил темперметр на максимум и запер каюту. – Зожин с таким энтузиазмом излагал свою версию происшедшего, словно это и не он вовсе не так давно был твёрдо уверен в том, что трагедия произошла по вине самой несчастной.

Его собеседник отрицательно замотал головой:

– Ложь. На теле умершей не было следов побоев.

– Но тогда зачем он взял ключ с собой? Почему не осмотрел кисет? – продолжил Василий Андреевич. – А вдруг она положила бы туда не его украшения, а дешёвую бижутерию? Мог бы и проверить.

– Он был пьян в стельку, – напомнил Кирилл.

– Да, но тем самым он подставляет сам себя! Всё упирается в ключ.

– Вы не правы. Имей он такую возможность, что стоило ему закрыть каюту на замок? – уточнил мужчина. – Не забывайте, дверь была закрыта не на ключ, а подперта тростью. К тому же люди на верхней палубе слышали её крики и видели, как она высовывалась в иллюминатор. Версия с избиением до полусмерти не подходит.

В коридор вышел господин Ермолкин, в полном параде.

– Я готов.

Пока они спускались в лазарет, Кирилл рассказал юноше некоторые детали вчерашнего происшествия, приведшего к гибели несчастной, опуская ненужные подробности. Алексей шёл позади, поэтому его лица и слёз мужчины не видели, но слышали шмыганья носом. В отдельной кабинке лазарета они застали Илью Ивановича, который всё также сидел безутешным у накрытого простынёй тела дочери. Рядом стоял поднос с едой, к которому так и не притронулись. Казалось, он даже не услышал шагов непрошенных гостей, потревоживших его покой.

– Илья Иванович, вам нужно поесть. Хоть немного, – старпом Василий Андреевич придвинул поднос к графу.

– Нет, оставьте. – Голос графа был уставшим. – Это лишнее.

– Это… это она? – Алексей, протянув вперёд руку, приблизился к койке, на котором лежала покойная.

Неожиданно отец Софьи вздёрнул голову:

– Что?! Как ты посмел явиться сюда?! – Мужчина вскочил, едва не уронив поднос с едой на пол. – Это ты! Ты довёл её до этого!

– Я ничего ей не сделал! – ответил Алексей. – Вы не смеете обвинять меня!

Кирилл Петрович, взяв под руку Ермолкина, вышел с ним в коридор, оставив старпома успокаивать графа.

– Он всегда так относился ко мне, – признался юноша, пока из лазарета доносились приглушённые возмущения Ильи Ивановича. – Наверное, считал меня невыгодной партией для любимой дочери.

– Вам нужно войти в его положение. Его единственный ребёнок умер.

Только сейчас молодой человек дал волю чувствам. Он сполз по стене, сев на корточки, и