Чьи-то сильные руки подхватили меня и толкнули вперед, другие, не менее сильные, приняли меня и толкнули дальше. Так, поочередно, бросая меня друг к другу, мужчины отвоевали меня у стихии. У самого берега кто-то большой и сильный взял меня на руки и рухнул на песок вместе со мной. Надо мною склонились множество глаз — испуганных, тревожных, радостных, сочувствующих и… любящих. Я любила их всех, как любила землю, на которой тогда лежала, как любила жизнь, которую снова обрела. Кто-то кутал меня в полотенце, кто-то отжимал мои волосы, пахнувшие водорослями.

— Спасибо, — наконец смогла произнести я и беззвучно заплакала.

— Все хорошо, Лу, все хорошо, — сказал Майк, гладя меня по щеке.

Разразившийся ливень заставил всех подняться и спрятаться под ветвистым деревом. Рядом со мной стояли двое моих спасителей, но именно Майк, а не Сомов прижал меня к себе, закрыв от проливного дождя. Я с удивлением посмотрела на Сомова. Он отвел взгляд, и я поняла, что Майк, подплыв ко мне первым, завоевал право обнимать меня.

По этому же праву мы оказались в тот вечер наедине в его номере. Я с любопытством огляделась, на прикроватной тумбочке лежала стопка книг, содержание которых, судя по названию, стимулировало инженерную мысль Майка. Я чуть не ударилась о гири, лежащие на полу.

— Ты занимаешься гимнастикой? — удивилась я.

Он взял в одну руку обе гири, после чего легко и непринужденно продемонстрировал мне свою силу. Руки у Майка были большие, с коротко подстриженными ногтями, тяжелые и неуклюжие, как он сам. Но когда он бережно касался ими моего лица, моих глаз, губ, они казались мне легче ветра. Я лежала рядом, обнаженная, сверкая упругой белой грудью и узкой полоской внизу. Я гордилась своим бронзовым загаром.

— Я не верю, не верю, чтобы такая красота и рядом со мною, — шептал Майк, прижимая к своим губам мои тонкие пальцы. — Я не смею даже трогать тебя — только любоваться тобою. Ты — Афродита, и я нашел тебя в пене морской. Какая же ты необыкновенная, Лу. Таких нет на земле. Я таких никогда не встречал.

— Мишка, — шептала я, перебирая его волосы на затылке. — Мишка, иди ко мне.

— Я не смею, — тихо сказал он. — Ты слишком красива для меня, слишком хороша.

— Какой же ты дурак, — нежно шептала я, — такой милый, славный дурачок.

Я поглаживала его затылок, плечи, спину и чувствовала, как в нем пробуждается мужская сила, которой он стесняется и пытается ее скрыть. «Боже мой, как же он невинен, как чист и неиспорчен, и как я хочу быть рядом, и слушать его, и наслаждаться звуками его голоса», — думала я. Его слова, перемешанные с поцелуями, вызывали во мне нежные переливы, какие-то неведомые струны собственной души открылись мне и зазвучали так, словно кто-то умело водил смычком по моим пробудившимся эмоциям. Это были совсем иные эмоции, каких я прежде не испытывала. В постели я была эгоисткой, старалась получить максимальное наслаждение и быстро забывала о том, кто мне помог его получить. С Майком я стала другой, мне хотелось доставить удовольствие ему. Сама же я была переполнена светом его любви и его восхищения мною. Для сексуальных чувств во мне не осталось места. Мишка склонился надо мною, не решаясь овладеть моим телом. Он весь дрожал. Чтобы растопить его внутреннюю скованность, я приподнялась и легла на него, накрыв распущенными волосами.

— Лу, — шептал он, вздрагивая. — Какая ты нежная, какая легкая. Чем я заслужил такое…

Он ждал меня, а я знала, что не смогу, и не знала, как ему об этом сказать. Он боялся сделать неосторожное движение, потому что больше не мог терпеть, а я это чувствовала и боялась, что у него может не получиться. И тогда я сама установила ритм движения, и он закричал, задыхаясь и… плача.

— Лу, любимая, Лу, прости меня, — шептал он и плакал. — Мне так стыдно перед тобой. Ведь я так и не смог для тебя ничего сделать.

— Глупый, ты ничего не понимаешь, я получила больше, чем ты думаешь, — отвечала я, обнимая и прижимаясь к нему, смешному и неуклюжему Квазимодо с душой святоши.

— Я все еще не верю, что ты со мной.

Но мною уже овладела чувственность, удовлетворить которую мог только он — распущенный сатана, разнузданный Мефистофель. Одержимая азартом, я почувствовала в себе внутреннюю дрожь и подумала, что стоит только прикоснуться ко мне так, как это умел он, проклятый Люцифер, и все во мне затрепещет. Я быстро попрощалась и вышла из номера. Меня тут же схватили знакомые руки.

— Ты что, ждал меня здесь? — удивилась я, увидев Сомова.

Глаза его пылали алчным нетерпением. Так велико было искушение! И через минуту я уже лежала в его объятиях.

Сомов, войдя в меня, все понял.

— Стерва, какая же ты стерва, — бормотал он, сладострастно дыша. Он взял бешеный ритм. Мое тело моментально отозвалось, потом еще, и Сомов это почувствовал. — Стерва, — задыхаясь, повторял он и замер во мне, извергая страсть».

Шереметьево замело снегом. После сильных морозов грянуло потепление. Метели заметали дворики, аллеи, улицы. В белоснежном одеянии кусты и деревья иногда сбрасывали с себя излишки снега, рассыпавшиеся многочисленными пушистыми снежинками. И желтогрудые синицы с радостным чириканием взлетали и садились на заснеженные ветки.

— Здравствуй, сестренка, — встретил ее в аэропорту Сергей. — Как отдохнула? Почему на звонки не отвечала?

— Телефон потеряла. А маму расстраивать не хотела. Она же по каждому поводу переживает.

— Молодец, что догадалась из аэропорта позвонить. Ты знаешь, новости есть не из лучших. Валя умерла, бывшая жена Стаса. Он не мог приехать из Женевы. Я приезжал на похороны. Печально все это было наблюдать.

— Сережа, я слышала, что только у нелюбимых жен бывает рак груди.

— Может быть, не знаю. Тебя куда отвезти? На Димитрова или на Юго-Запад?

— Хочу на Димитрова заехать сначала. — Увидев записку Стаса, воспринятую ею, как приговор, Юлька решительно сказала брату: — Я быстро соберу вещи. Подожди меня.

Юлька читала грустные стихи Ахматовой и видела в них отражение собственных чувств.

— Лу. Мне плохо. Где ты?

— Я здесь. И чтобы отвлечь тебя от грустных мыслей, я расскажу тебе продолжение моей истории.

«На следующий день до самого обеда не прекращался шторм, и даже отчаянные местные пловцы не рискнули войти в воду. Солнце появлялось из-за туч лишь на минуту-две, а затем небо темнело и задувал свирепый ураган.

Буря бушевала и во мне. Я чувствовала себя растерянной, опустошенной, неприкаянной и ничего не понимающей в этой жизни. За завтраком, состоящим для меня из арбуза и стакана сока, я увиделась с моими вчерашними спасителями — ангелом-хранителем и демоном-искусителем. Они сидели за одним столиком и целеустремленно поглощали тарелку за тарелкой. «Все-таки мужчины в экипаже никогда не страдают отсутствием аппетита», — отметила я, удивляясь, как можно с утра кушать мясо. Помню, как кто-то из членов экипажа, довольно тучный мужчина, говорил: «Никогда не ешь больше, чем сможешь поднять».