связей, чем можно подумать, глядя на бедную вдову-булочницу. Мсье Надалье, владелец ссудной лавки, уже много лет мой клиент.

— Клиент?

— К нему приходят люди, попавшие в отчаянное положение. Им нужна хоть какая-то надежда на лучшее будущее. И я даю ее тем, кого он ко мне направляет. Эти люди верят, что я вижу их будущее. А я нахожу для них те утешения, которые удается отыскать. Ведь всегда может произойти хоть что-то хорошее, даже когда все плохо. Вот он мне и рассказал о вашей сделке. Ну что ж, с этими деньгами ты удержишься на своих виноградниках еще несколько лет, но все равно нехорошо. — Наташа укоризненно щелкнула языком и что-то про себя пробормотала.

А у Николь вдруг так перехватило горло от воспоминания о минуте, когда Франсуа подарил ей ожерелье, что она не смогла ответить. Вот именно поэтому она и избегала общества чересчур проницательной подруги — слишком это больно. Лучше заниматься своим делом.

Широко распахнулась дверь, и в нее вбежал ребенок. Рыжие кудри, карие глаза, пухлые румяные щечки, похожие на булочки. Мальчик подбежал к Николь и спрятался за ее юбками, крепко в них вцепившись. Такие волосы могли быть только у сына Луи. Она замерла и потупилась подострым взглядом Наташи.

За мальчиком влетела молодая мать, не старше девятнадцати-двадцати лет.

— Pas si vite, Misha! Arrete![53] — воскликнула она.

Акцент у нее напоминал Наташин. Черные волосы убраны назад, выбившиеся пряди обрамляют смуглое лицо с большими карими глазами и розовым бутоном губ. Еще Николь заметила, что у нее слишком большие руки, как Луи и говорил. А что она так молода и красива, он не сказал.

Женщина встревожилась, не увидев своего сына.

— Миша?

Наташа показала за спину Николь, и та ощутила укол зависти, как ожог крапивой.

Женщина сделала книксен:

— Ой, простите!

Она вытащила мальчика из юбок Николь, и тут в дверях показался Луи с выражением то ли паники, то ли сочувствия на лице.

Он схватил ребенка в охапку, взъерошил ему волосы:

— Миллион раз тебе говорил: нельзя убегать. Мальчишка обнял его, смеясь, и Луи растаял.

— Позволь представить тебе моего непутевого сына, — он взял ребенка за пухлую ручку, помахал ею, и Николь улыбнулась и помахала в ответ. — А это моя жена Марта.

Женщина бросила на Николь горделивый взгляд и жестом собственницы взяла Луи под руку.

Николь протянула для пожатия руку, отметив, что Марта не выразила восторга новым знакомством.

— Ну, Наташа, удалось ли тебе сотворить чудо? — спросил Луи излишне жизнерадостно.

Наташа слегка покраснела от смущения:

— А как же. Все для моего русского мальчика. С днем рождения.

Наташа ущипнула малыша за щеку, подмигнула Марте и принесла из кухни «Тысячелистник» — огромный, размером с кастрюлю, слоеный торт, украшенный ягодами ежевики.

— Каким образом ты умудрилась такое сотворить, когда у тебя только хлеба на продажу? — спросила Николь.

Наташа слегка щелкнула ее по носу:

— Не только ты умеешь вертеться.

— Шедевр! — объявил Луи и расцеловал Наташу в обе щеки.

Марта ничего не сказала, отметила Николь. Застенчивое, робкое создание.

Наташа и Марта обменялись несколькими словами по-русски. На своем ломаном русском к ним присоединился Луи, и Николь стало невыносимо одиноко. Наспех попрощавшись, она вышла, ругая себя за то, что ей все еще не безразличен брак старого друга.

У цветочника оказалась на продажу лишь клочковатая герань, поэтому Николь выбрала вишни из продуктовой лавки. Они отлично дополнят ежевичные нотки мерло, которое она собиралась выпить с Терезой. Ее великолепная, возмутительная подруга всегда умела развеять ее тревоги, пусть и на минуту.

Сложив все в корзинку, Николь поспешила в особняк на Рю-де-ла-Ваш.

Горничная провела Николь в оранжерею Терезы, влажную и теплую, с экзотическими растениями и апельсиновыми деревьями.

— Ma belle[54], у вас вид, будто вам призрак явился. Заходите и садитесь вот сюда.

Тереза лежала в кресле в прозрачном платье, и ее кожу, точно роса, покрывала испарина от жары, царящей в стеклянном зале.

Николь поцеловала ее и села напротив, ослепленная роскошью.

— Я вас целое утро ждала, затаив дыхание. В Париже мне было сейчас невыносимо. Какими жестокими бывают люди!

— На этот раз серьезные неприятности? — спросила Николь.

Тереза моргнула:

— Эти серые глаза камень пробуравят!

Соединив руки, женщины засмеялись.

— Вы правы, как ни прискорбно мне это говорить. — Тереза встала. — Нет-нет, не вставайте, не шевелитесь даже. Я только хочу показать вам одну вещь.

Она подплыла к ящичку, так плотно инкрустированному самоцветами, что он выглядел почти гротескным, размером с большой футляр для драгоценностей. Николь представила себе пряный блеск больших индийских рубинов, сырую трещину, которая когда-то скрывала сапфиры, коричневые воды африканской реки, полировавшей изумруды.

— Обещаете не возмущаться?

— С вами я могу не сдержать этого обещания.

— По крайней мере, постарайтесь меня не осуждать.

— Думаю, у меня получится.

— Ну, тогда смотрите.

Тереза протянула ей ожерелье с миниатюрным портретом, обрамленным камнями — зелеными, красными и синими. На портрете нельзя было не узнать русского царя Александра Первого, бок о бок с красивой женщиной, которая определенно не была его женой, императрицей Елизаветой. Николь всмотрелась. Кто бы ни писал портрет, эфирную белизну кожи он передал правильно. Рядом с Александром стояла именно Тереза. А под портретом имелась надпись: in perpetuum. Николь обшарила пыльные коридоры своего монастырского образования и отыскала там эти латинские слова: «навеки». Миниатюрный портрет окружали рубины в форме сердца, цвета густого кларета, а под портретом на тонкой цепочке проблескивал бриллиант размером с яйцо.

— Ему следовало знать, что с вами ничего не бывает навеки, хоть будь он русский царь, хоть нет, — усмехнулась Николь.

— Я знала, что вы поймете.

— И Наполеон об этом узнал? Армия Александра убила не одну тысячу французов. Вас могли бы повесить как изменницу.

— Он такое ханжество развел по этому поводу — и это после всех своих знаменитых любовных похождений — и еще грозится рассказать моему мужу. А для меня это был легкий флирт, ничего более. А как, по-вашему, я добилась освобождения Луи? Ну не могла же я отдать обратно такой роскошный подарок. У меня семеро детей, дорогая, а мужчины сейчас совершенно ненадежны. Вы правы, он мне угрожает тюрьмой за измену. А я не уверена, что на этот раз обаянием смогу проложить себе дорогу на свободу. Вы же мне поможете?

Николь достала из сумки вино и вишни.

— Расскажите мне все, — попросила она. — А для этого вина, которому десять лет, подойдет только хрусталь.

Тереза взяла себя в руки.

— Да, пожалуй, глоток хорошего вина сейчас будет