всех вещах и помышлениях, которые в ней бурлят, и во всем, что ей предлагается… любит на многие лады, и желает, страдая в желании также на многие лады, в любое время и в каждом месте, не успокаиваясь ни на чем.

Святой Хуан де ла Крус

Умеренность – это любовь, целиком предающаяся Тому, на Кого она обращена; доблесть – это любовь и умение претерпевать все испытания радостно во имя Того, на Кого она обращена; справедливость – это любовь и служение Тому, на Кого она обращена и Кто потому праведен в деяниях; благоразумие – это любовь и умение различать, что мешает, а что способствует[365].

Святой Августин

Отличительными чертами милосердия и любви к ближнему выступают бескорыстие, спокойствие и смирение. Но там, где бескорыстие, нет ни стремления к личной выгоде, ни страха потерять что-то или быть наказанным; там, где спокойствие, нет ни желания, ни отвращения, только непоколебимая воля подчиняться божественному Дао или Логосу на любом уровне бытия и постоянное осознание божественной Таковости и своих действий по отношению к ней; там, где смирение, нет ни придирчивости, ни восхваления «Я» или его проекций за счет других, которые, как признается, обладают теми же недостатками и слабостями, но которые наделены способностью их превозмогать при обретении знания, объединяющего с Богом и с собой. Из всего этого следует, что любовь к ближнему – корень и основа нравственности; там, где мало любви к ближнему, налицо избыток зла, которого можно было бы избежать. Все сказанное подытоживает знаменитая формулировка святого Августина: «Люби Бога и делай, что хочешь». Среди позднейших уточнений этой августинской темы нужно отметить сочинения Джона Эверарда, одного из тех духовно одаренных мудрецов семнадцатого столетия, к учениям которых остались глухими соперничающие фракции (еще меньше внимания обратили на них клирики эпохи Реставрации и их наследники эпохи неоклассицизма, когда революция и военная диктатура были уже позади). О том, насколько глухими были эти люди, можно судить по описаниям Свифта, восхвалявшего нравственно совершенных гуигнгнмов[366]. Основными предметами рассуждений в стихах и прозе для этих существ служили «дружба и доброжелательство, порядок и благоустройство; иногда – видимые явления природы или преданья старины; пределы и границы добродетели, непогрешимые законы разума»[367]. Их не посещали мысли о Боге или о любви к ближнему, не говоря уже об искуплении и спасении. Из сказанного, кстати, достаточно ясно, как настоятель собора святого Патрика[368] относился к религии, которая давала ему средства к существованию.

Дайте волю тому, кто обрел внутри себя живого Вожатого, Поводыря, и пусть он отринет, если сможет, все внешнее! Столь же разумно будет сказать человеку, нежно любящему свою жену: «Если тебе того хочется, бей ее, калечь или убей».

Джон Эверард

Отсюда следует, что там, где налицо подлинная любовь к ближнему, не может быть никакого принуждения.

Бог никого не вынуждает, ибо любовь не терпит принуждения, и потому служат Ему совершенно добровольно.

Ганс Денк

Но именно потому, что любовь к ближнему не терпит принуждения, она обладает неким авторитетом, некоей ненасильственной силой, с помощью которой защищает себя и помогает своим приверженцам обрести благополучие в мире – далеко не всегда, разумеется, вовсе не неотвратимо или автоматически (ведь некоторые люди, а тем более организации, защищены от божественного воздействия непроницаемой броней), но в поразительно большом количестве случаев эта сила оказывается действенной.

Небесный Путь не имеет пристрастий,

Но всегда жалует сведущего человека.

Лао-цзы

«Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается.

«Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто не таит в себе такие мысли, ненависть прекращается.

Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма[369].

«Дхаммапада»[370]

Текущее состояние дел в экономике, общественных и международных отношениях во многом проистекает из организованного «безлюбия». Мы начали с утраты любви к Природе; вместо того, чтобы взаимодействовать с Дао или Логосом на уровне неодушевленных сущностей и тех, кто стоит ниже человека, мы пытаемся подавлять и эксплуатировать, тратим полезные ископаемые, разрушаем почву, уничтожаем леса, сбрасываем отходы в реки и загрязняем ядовитыми испарениями воздух. От отсутствия любви к Природе мы перешли к «безлюбию» в искусстве – настолько полному, что фактически полностью убили все фундаментальные и полезные виды искусства, заменив их всевозможной массовой продукцией, создаваемой при помощи машин[371]. Конечно же, это отсутствие любви к искусству означает также и отсутствие любви к человеческим существам, которые вынуждены выполнять простейшие, лишенные инициативы задачи, навязываемые нашими механическими суррогатами искусства и бесконечной возней с бумагами в связи с массовым производством и массовой дистрибуцией. Рука об руку с двумя последними массовыми явлениями идет массовое финансирование; в совокупности они обеспечивают экспроприацию все возрастающего числа малых земельных владений и средств производства, тем самым ограничивая свободу большинства людей и стимулируя стремление меньшинства к насильственному управлению жизнями ближних. Это «принуждающее меньшинство» составляют частные капиталисты и правительственные чиновники, по отдельности и вместе, в тесном сотрудничестве; вдобавок, разумеется, как бы ни называл себя начальник – «директором компании» или «государственным служащим», – власть, которой он располагает, остается принудительной, следовательно, лишенной любви. Единственное различие между двумя типами олигархических правителей заключается в том, что власть первых зиждется в большей степени на богатстве, чем на положении в общепризнанной иерархии, а вот власть вторых опирается в большей степени именно на служебное положение, а не на богатство. На эту повсеместно схожую основу лишенных любви отношений нагромождаются другие отношения, – в каждом обществе свои, зависящие от местных условий, местных привычек и местного образа мышления. Вот несколько примеров: эксплуатация и презрительное отношение к цветному меньшинству, живущему среди белого большинства, – или цветное большинство, подчиненное белому меньшинству; ненависть к евреям, католикам, масонам или любому другому меньшинству, чьи язык, привычки, облик или религия отличаются от соответствующих черт местного большинства. А венцом всего выступает организованное «безлюбие» между государствами – это отсутствие любви выражается в убежденности, не требующей никаких доказательств, что национальные государства имеют естественное право вести себя подобно ворам и убийцам, вооружаться до зубов и при первой представившейся возможности начинать грабить и убивать. (О том, насколько обоснованы такие суждения о природе наций, хорошо свидетельствует история Центральной Америки.