— Воля ее величества, только уверен, и нынче Люису не сладко придется. Кораблики-то новехонькие, необкатанные, экипажи неслаженные.

Бредаль как в воду глядел. Архангельская эскадра опять у Нордкапа попала в жестокий шторм, корабли разбросало. Часть из них из-за сильных повреждений опять вернулась в Колу, остальные поодиночке кое-как добрались до Ревеля. Последним, в ноябре, бросил якорь на Кронштадтском рейде флагманский корабль Люиса «Святая Екатерина». На его борту после двухлетней разлуки вернулся на Балтику Григорий Спиридов.

Докладывал о прибытии Люис Мишукову. Адмирал Головин повздорил с Елизаветой, отказался в сентябре вести флот к берегам Дании для устрашения давнего соперника.

— На море, матушка-государыня, шторма осенние починаются, эскадры наши не ахти, не выдержат ураганов.

Елизавета разгневалась, а Головин не уступил, отпросился подлечиться и в самом деле приболел.

Мишуков сразу ошарашил Люиса:

— Велено императрицей вас привлечь к суду за неудачное плавание Беломорской эскадры. Извольте быть под следствием и все досконально объяснить.

Елизавета с некоторым волнением ожидала подписания мирного договора со Швецией: как-никак первая вооруженная схватка с неприятелем только что занявшей трон новоявленной императрицы. Потому-то она с нескрываемой радостью встретила весть о заключении мира. Швеция подтвердила за Россией все права по Ништадтскому договору и, кроме того, к России отходила часть территории Финляндии.

Известие о подписании договора докладывал императрице восемнадцатилетний капитан Петр Румянцев. Отец послал его с докладом с умыслом. Умудренный генерал знал, что посланца ждет царская милость. Но даже Александр Румянцев поразился щедрости Елизаветы.

— Жалую тебя, капитан, в полковники, — закончив читать донесение Румянцева, на радостях проворковала Елизавета.

Такого знака внимания не помнили в прежние времена.

— Глянь-ко, повезло несказанно мальцу, — завидовали усатые армейские майоры и подполковники.

Не преминул вспомнить об этом и Алексей Спиридов, вернувшийся с полком на зимние квартиры.

Вскоре после Рождества в доме Сенявиных опять встретились братья.

— Ишь-ты скакнул, стервец, — беззлобно высказался Алексей в разговоре, — на десять годков с лишним меня младше, а обскакал на два ранга.

— Не печалься, Олешка, — успокаивал Григорий брата, — авось и тебе выпадет перед очами царскими предстать и свою награду получить.

— А по мне, лучше вовсе не знать расположения очей царских, — добродушно заметил Сергей Сенявин, — вона Брауншвейги-то, слыхать, скоро годок в Риге загостились да теперь за крепкой стражей пребывают.

Младший Сенявин отчасти был прав. Императрица уже долгое время не выпускала из России семью малолетнего императора. Она даже сожалела, что обещала отпустить Брауншвейгов на родину.

Прошло лишь полгода после их отъезда из Петербурга, как попался камер-лакей Александр Турчанинов. По пьянке завел с ним разговор приятель, прапорщик-преображенец Петр Квашнин, о недавних событиях:

— Эдак вы, братцы, сыграли игрушку.

Турчанинов скривил рот в гримасе, обошла его милостями государыня.

— Делать-то што, коли сделалось?

Квашнин за словом в карман не полез:

— Собрать бы партию человек в пятьсот, да и делу конец. Имею на примете верных людей.

— К чему все это?

— А к тому, — в пьяном угаре развязал язык Квашнин, — принц Иоанн-то — законный наследник, его еще покойница императрица Анна Иоанновна прочила на престол. А нынешняя-то не наследница, лейб-кампания ее за чарку винную таковою соделала.

Думы о возможном перевороте не оставляли приятелей. Они начали исподволь намекать друзьям, уговаривать их на смуту. Среди них оказались вице-сержант Ивинский и каптенармус Парский. Они-то не без задней мысли и задали коварный вопрос Турчанинову:

— Куды девать-то государыню-императрицу да принца Петра Федоровича?

— Где увижу их при деле-то, то и заколю собственноручно, быть бы токмо прынцу Иоанну анператором, а принцессе Анне — правительницею.

Ивинский и Парский вскоре сделали донос. После следствия и пыток всех били кнутом, у Турчанинова вырезали язык и рвали ноздри и сослали ослушников в дальние остроги.

Вскоре Елизавете доложили о «вредных» умыслах мелкопоместных Лопухиных, воспрянувших после смерти Екатерины Скавронской. С сожалением вспоминали они Анну Леопольдовну, которая «была к ним милостива». Скрытно переписывались они с офицерами охраны в Риге, надеясь на возвращение Брауншвейгов к власти. Нити тайных замыслов, как показало следствие, тянулись к австрийскому двору и Фридриху II.

Судьба Брауншвейгов определилась, им суждено было навсегда остаться в России. Елизавету обуял страх за свое грядущее.

В ту пору Елизавета замыслила, чтобы основательно закрепить престол за Петром Федоровичем, женить его. Невесту, по примеру отца, следовало искать за пределами России, но весьма скудный пасьянс имела она в своем распоряжении. До сих пор не забывала своего первого и единственного нареченного князя епископа Любского Карла: «Императрица Елизавета, — повествует историк, — несмотря на позднейшие увлечения своего шаткого сердца, до конца жизни хранила нежную память о своем так рано ушедшем голштинском женихе и оказывала внимание его племяннице с матерью, посылая им безделки, вроде своего портрета, украшенного бриллианта и в 18 тыс. тогдашних рублей. Такие подарки служили семье штеттинского губернатора, а потом прусского фельдмаршала немалым подспорьем в ненастные дни жизни. А затем Екатерине много помогла ее фамильная незначительность. В то время петербургский двор искал невесты для наследника русского престола, и дальновидные петербургские политики советовали Елизавете направить поиск к какому-нибудь скромному владетельному дому, потому что невестка крупного династического происхождения, пожалуй, не будет оказывать должного послушания и почтения императрице и своему мужу».

Повелела императрица посланнику в Дании барону Корфу прислать портрет племянницы бывшего жениха, Софьи Августы Фридерики. Она ей сразу понравилась, тем более, что о ней восторженно отзывался тогда в письме к Елизавете прусский король Фридрих II: «Я могу поручиться в их достоинствах. Молодая принцесса, при всей живости и веселонравии, которые свойственны ее возрасту, одарена отличными качествами ума и сердца». Как же не хвалить Фридриху II дочь его подчиненного генерала! Знать бы Елизавете, что в ту же пору Фридрих II наставлял мать принцессы, Иоганну Елизавету, как добиваться совместно с Лестоком свержения своего противника вице-канцлера Александра Бестужева-Рюмина и проводить нужную ему политику. Многое предвидел проницательный прусский король, и не зря, как заметил историк, «цербстская княгиня, как и большинство мелких владетельных особ Германии в то время, боготворили Фридриха II, его глазами смотрели на политические дела и его желания принимали за подлежащие исполнению приказами. Она не сомневалась, что эти желания благотворны, раз они высказаны Фридрихом II».