Марш просверлил его суровым взглядом.

— Лестницу хоть в состоянии поддержать и подать инструменты?

— Конечно, зря, что ли, в лучшем политехе страны отучился.

Лицо Марша приобрело оттенок клюквенного соуса.

— Ты мне тут не дерзи, мальчишка.

— Я мужчина, а не мальчишка.

— Как бы не так!

В этот момент входная дверь распахнулась, и из дома вышла мама, неся помятую коробку, на которой было написано: «Рождественские украшения, улица».

— Ноа! — Она удивленно вскинула брови и улыбнулась. — Ты чего здесь? Я думала, вы сегодня уехали на операцию.

Ноа трусцой подбежал к матери и поцеловал в щеку, забирая у нее ношу.

— Привет, мам. — Он заглянул в коробку, забитую мотками гирлянд и украшениями. — Это все для гаража?

— Ага, вынесла Маршу. Что случилось? Где Алексис?

— Она, э-э… — Ноа мучительно выдохнул и солгал: — Операцию перенесли. Позовешь, когда ужин будет готов?

Мама ушла в дом, бросив на него подозрительный взгляд. Ноа поставил коробку и вернулся к лестнице. Какое-то время они работали в тишине, прерываемой лишь зычными приказаниями. Наконец все гвозди были прибиты, и Марш спустился. Ноа посторонился, освобождая ему место.

— Надо учиться работать руками, — пробухтел он и кивнул на коробку. — Тащи чертовы гирлянды.

Ноа сердито потопал к крыльцу, но подавляемые долгое время эмоции наконец взяли верх. Он стремительно развернулся.

— Я хоть что-нибудь делаю правильно?

Марш взглянул на него, брови сошлись на переносице.

— Чего ты несешь?

— Я неправильно инвестирую деньги, неправильно общаюсь с женщинами и, черт, даже гвоздь нормально забить не могу! Так скажите, я делаю хоть что-то, что оправдывает ваши ожидания?

— Не мои ожидания ты должен оправдывать.

— Чушь собачья!

Ноа развернулся и кинулся к двери. Однако замер, положив ладонь на ручку, когда его настиг вопрос:

— Это твоих рук дело? Я слышал новости.

После стольких лет недоверие Марша не должно было ранить. И все же ранило. Чертовски сильно. Почти так же, как недоверие Алексис. Ноа стиснул зубы и обернулся.

— Я приехал поговорить с мамой, а не оправдываться.

Марш подошел к нему, ступая тяжело и устало. Неожиданно он показался Ноа почти стариком. Седеющие волосы при свете фонаря переливались серебром, морщины на лбу углубились. Ноа внезапно с болью подумал, что примерно так выглядел бы сейчас отец.

— Сядь. — Марш кивнул на два кресла у стены.

Ноа сердито плюхнулся в одно из них, как подросток, которого отчитали родители. И от осознания того факта, что Марш все еще вызывал в нем такие чувства, кровь вскипала в жилах. Старик встал у основания крыльца, расправив плечи и широко расставив ноги. Отец тоже принимал такую позу. Видимо, какая-то военная стойка. Мужская стойка. Стойка, говорящая: «Я гораздо больше и значительнее тебя».

— Парень, я задал вопрос. Ты это сделал?

— Нет, ни хрена, ничего я не делал! — Ноа вскочил. — Но знаете что? Я об этом жалею. Все равно все подумали на меня, а так хотя бы испытал удовольствие от того, что потопил очередную компанию профессиональных убийц.

Марш неодобрительно покачал головой.

— Так ничему и не научился, а? — Он окинул Ноа разочарованным взглядом. — Посмотри на себя — стиснул зубы, сжал кулаки.

— Потому что вы меня бесите!

— Нет. Потому что ты все тот же разозленный на весь мир подросток с жаждой мести.

У Ноа захрустели костяшки пальцев.

— Чего еще вы от меня ждете? Я отучился в университете, сотрудничал с гребаным ФБР, зарабатываю миллионы. Этого вам недостаточно?

Марш изогнул брови.

— Считаешь себя успешным? Черта с два! Может, ты и поменял образ жизни, но злость и безрассудство никуда не делись. И пока ты не переборешь в себе эту ярость, все остальное: деньги, компания, известные друзья — все будет лишь мишурой.

Охваченный нестерпимым желанием сорваться, Ноа шагнул вперед.

— Вы правы. Я не переборол свою ярость. И надеюсь, никогда не переборю. Потому что тот день, когда я перестану ненавидеть мразей, наживающихся на смерти моего отца и других людей, станет последним днем моей жизни.

— Именно из-за таких мыслей мне и следовало оставить тебя гнить в тюрьме, как и хотелось.

Дыхание застряло в горле. Марш продолжал:

— Верно, я не хотел вытаскивать тебя из тюрьмы. Я знал, что ты лишь неблагодарный щенок, пытавшийся подорвать страну, за которую его отец отдал жизнь. Позор его наследию! Будь по-моему, тебя бы судили по всей строгости закона!

Обида предательства прожигала дыру в груди.

— Почему же передумали?

— Чтобы сдержать обещание, — напряженным голосом проговорил Марш. — Умирая на моих руках, твой отец заставил меня пообещать, что я о тебе позабочусь, воспитаю тебя мужчиной. — Его губы сжались в тонкую полоску. — Ты даже не представляешь, что значит быть в ответе, Ноа. До тех пор, пока внезапно не окажешься в ситуации, когда именно ты стоишь между человеком и смертью. До тех пор, пока не поймешь, что остался один на один с грузом огромной ответственности.

Ноа медленно спустился с лестницы и оказался лицом к лицу с Маршем.

— Так вот, что мы для вас? Ненужная ответственность, которую взвалили на ваши плечи? Не этого хотел отец. Он не хотел, чтобы мама застряла с вами и вашим чувством вины. Не хотел, чтобы я всю жизнь пытался соответствовать неким призрачным стандартам мужественности, которым не соответствует ни один реальный мужчина. Если кто и позорит наследие отца — это вы.

Удар обрушился на него совершенно неожиданно. Скула взорвалась болью, которая волной разлилась по всему лицу. Ноа отпрянул и рухнул на землю. Во рту ощущался металлический привкус крови. Марш высился на ним — кулаки сжаты, дыхание тяжелое.

— Боже, Ноа! — Входная дверь распахнулась, мама сбежала по лестнице и упала рядом с ним на колени, встревоженно разглядывая лицо.

— Все нормально. — Ноа коснулся носа — на руках осталась кровь.

— Какого черта?! — Мама вскочила на ноги и свирепо уставилась на Марша. — Что с тобой такое?

— Мальчишка потерял всякое уважение!

— Этот мальчишка — мой сын!

У Марша дрожали руки.

— Ты с ним слишком мягка. Всегда была.

— А ты относишься к нему как к недотепе!

— Я старался относиться к нему как к сыну.

К удивлению Ноа, мама внезапно бросила прямо Маршу в лицо:

— Ты ему не отец!