Лиз осекается. Не потому, что не может продолжать. Она подыскивает правильные слова.

— Он попытался меня изнасиловать, — прямо говорит Лиз. — Сунул руки под блузку. Я сопротивлялась. И… я… я…

Она прячет лицо в ладонях.

— Я толкнула его. Сильно. Столкнула с балкона.

— О боже… — Такого я не ожидала. — Лиз… я… какой ужас… мне жаль…

Пока я бормочу что-то невразумительное в жалкой попытке проявить сочувствие, шестеренки в голове бешено крутятся.

Она убила мужчину.

Это была самозащита.

Лиз не обращает на меня внимания, откровенничает дальше, торопится, хочет побыстрее проскочить эту часть рассказа.

— Я чуть не умерла, когда до меня дошло. Зато Ева… она… она была сногшибательна. Прибежала на шум, все сообразила, но не задала ни единого вопроса, сразу вывела меня оттуда, а наутро в газетах напечатали про трагическую случайность. В крови этого инвестора — или директора? — обнаружили наркотики и алкоголь, поэтому, видимо, решили, что он выпал или, может, выбросился. О нашем с Евой присутствии никто не упоминал. Прекрасная демонстрация того, на что способны деньги и связи.

Лиз смотрит в сторону, затем прячет лицо за чашкой с чаем, очки запотевают.

— После такого я не могла продолжать там работать. Ушла из «Снупа» и ни разу не оглянулась. Устроилась в совершенно другую сферу, в банковский колл-центр. Постепенно эта история стала казаться давним страшным сном. Было — и прошло. А потом случилось поглощение. И меня опять втянули в эти игры.

— Ужасно жаль, — повторяю я.

Повторяю искренне. Мне действительно жаль. Жаль бедную маленькую девочку, которую заманили в чужой для нее мир.

Нет, я все равно не понимаю. На нее напали. Она отбивалась от насильника. Даже если Лиз считала, что суд ей не поверит, — возможно, считала справедливо, — зачем было убивать Еву? Она ведь хранила тайну Лиз.

Неожиданно — страшная ослепительная вспышка, и я прозреваю.

Тофер, именно Тофер вручил Лиз акции — имея в виду, что она поддержит его в случае серьезных разногласий с Евой. Лиз обязана ему всем.

Зато Ева — Ева знала про Лиз то, что могло ее уничтожить. Как минимум это грозило шумным судебным процессом, который, учитывая характер Лиз, стал бы для нее настоящей пыткой. Как максимум Лиз угрожал тюремный срок за непреднамеренное убийство.

Даже если Ева не говорила об этом напрямую, именно она замяла случившееся. Ева располагала доказательствами. И наверняка не позволяла Лиз забыть о данном факте.

Неудивительно, что Лиз не хватало мужества озвучить свои намерения насчет голосования.

Незавидный выбор. Предать покровителя, человека, который взял ее на работу, поддержал, добился для Лиз этих акций, в конце-то концов. Или проголосовать против женщины, которая держала жизнь Лиз в своих руках и могла отправить ее гнить в тюрьму.

Меня охватывает сочувствие к Лиз. Парадоксально, но факт.

Я представляю юную девушку, только после университета, барахтающуюся как рыба в странных и опасных для нее водах. Лиз — жертва не одной жуткой истории, а двух. Ева вытащила бедняжку из одного кошмара лишь для того, чтобы окунуть в другой, сотворенный самой Евой: она шантажировала девочку, которой якобы помогала.

Конечно, Лиз поступила благоразумно. Пообещала Еве проголосовать за нее. А что было бы в следующий раз? И в следующий? Как жить, если Ева в любой момент могла прибегнуть к шантажу?

Нет. Лиз следовало обезопасить себя раз и навсегда. Избавиться от человека, заварившего эту кашу, — единственного человека, который знал тайну.

Следовало убить Еву.

Снуп ID: ANON101

Слушает: не в сети

Снупписчики: 1

— Вот и все, — заканчиваю я.

Надолго задерживаю чашку у рта, делаю вид, будто жадно пью.

Эрин смотрит на меня неотрывно. Выражение ее глаз мне не совсем понятно. Похоже на ужас — хотя это может быть сочувственный ужас. Она мне верит? Трудно сказать.

Так и тянет спросить: «Почему ты не пьешь?», но вопрос прозвучит подозрительно. Вновь подношу чай ко рту в надежде, что Эрин последует моему примеру. И надо же, срабатывает! Она берет чашку. Мышцы на горле двигаются в такт глоткам.

— Значит, у тебя не было выбора, — слабым голосом произносит Эрин.

Я стараюсь придать лицу подобающее выражение. Нечто вроде… мучительного сожаления. Это правда, я сожалею. Сильнее всего — о той ночи.

— Я ничего такого не хотела, — говорю. — Меня будто выдернули из нормальной жизни и швырнули в безумный кошмар.

Эрин качает головой. Без скепсиса и недоверия, а скорее с осуждением в адрес обстоятельств, которые привели нас сюда. Внимательно смотрит в чашку. Я плохо вижу лицо Эрин и переживаю. Наконец она делает еще один глоток чая, и мне становится немного легче.

Я тоже держу чашку возле губ, чтобы не вызывать подозрений. Содержимое не глотаю.

— Я догадалась, как ты все провернула. — Эрин опускает чашку на колени, греет о нее ладони.

Со своего места я вижу, что чашка наполовину пуста, и начинаю чувствовать себя увереннее.

— Очень умно. У тебя была такая же лыжная куртка, как у Евы. Ты дождалась ее наверху, у подъемника…

Эрин осекается, и я знаю почему. Она не хочет говорить вслух о том, что я сделала, будто это может меня каким-то образом задеть. Ничего страшного. Мне придется жить с тем, что произошло. Нет смысла прятать голову в песок.

Я дождалась Еву у подъемника возле того самого ограждения, где чуть раньше якобы потеряла равновесие и едва не скатилась в пропасть, меня тогда еще Рик поднял. Естественно, никакого равновесия я не теряла. Скатывалась намеренно — хотела глянуть на участок с обрывом. Действительно ли он расположен близко к вершине, как мне запомнилось? Не передвинули ли ограждение выше со времени моего последнего приезда два года назад?

Ничего не изменилось. Все выглядело идеально.

Ну конечно же, я отменная лыжница. Какая ирония судьбы! Просто Тофер, Рик и остальные предпочитали верить, что девчонка из общеобразовательной школы в Кроли не способна отличить один конец лыжной палки от другого. Если бы меня удосужились спросить, то узнали бы правду — я люблю лыжи с пятнадцати лет, со времен своей первой школьной экскурсии. До того я ни разу на них не каталась. Помню, с каким восхищением учитель приговаривал: «Ты прирожденная лыжница, Лиз!»

Да, прирожденная. Я вообще-то не спортивная. Мне не даются командные виды спорта или бессмысленный бег по кругу. Я ненавидела скакать с красным лицом, обливаться потом, чувствовать, как под липкой футболкой все противно трясется, слушать вопли одноклассниц — мяч, давай пас, Лиз, да не туда, о боже, Лиз!.. Мне хотелось сбежать подальше и спрятаться.