и дров, что делал с немалым удовольствием. Несчетные часы носил я своих мальчуганов на руках, успокаивал их, баюкал и т.п., да к тому же обоих моих умерших учил у себя на коленях с превеликой радостью читать и писать. Остальные были гораздо менее понятливыми, и потому я, потеряв к этому охоту, послал их в школу.

Ну, что ж, милые мои, вы, что еще проживете сколько Бог даст, прочитайте-ка свое описание здесь по порядку, какими я вас вижу и как мое отцовское сердце, право же, вовсе не строгое, судит о вас! Будь это в моей воле, я предсказал бы вам ваше неведомое будущее! По крайней мере не собираюсь скрывать от вас свои догадки о последствиях вашего поведения в зависимости от характера каждого из вас. Дай Бог, скажу вам откровенно, чтобы вы унаследовали добрые качества матери вашей и лучшие стороны отца. Но приходится признать с печалью, что в ваших жилах течет кровь ее и моя, и, к сожалению, самое худшее, что вам досталось, — это смесь ее холерической крови и моих чувственных соков. Вижу в вас себя живого и в такой же степени — образ вашей матери. Я — отец ваш. Вы следите за моим взглядом, когда мать слишком уж яростным образом старается растолковать вам, в чем заключается ваш долг; и поэтому на мою долю выпадает множество попреков, будто я всегда принимаю вашу сторону. Тут помочь нечем! Но Бог — свидетель, и вы сами можете подтвердить, что все это не так. Конечно, я обычно склонен немного смягчать чрезмерные требования. Однако что тут поделаешь! Я могу говорить что угодно — все будет впустую. Она — мать ваша, она носила каждого из вас девять месяцев под сердцем, рожала в муках и вырастила ценою невероятных усилий и забот. Задумайтесь об этом, дорогие мои! И ведь в конце-то концов она всей душой желает вам только добра, — чтобы всем вам, так же как и мне, досталось побольше счастья, несмотря на то что вам не очень нравятся — да и мне тоже — те способы, какими она хочет этого добиться.

Во многом она ошибается, и я тоже — вы же молоды еще и зелены! Я, я сам лишь после двадцати лет опыта понял, что воспитание, такое, как ваше, приносит добрые плоды. И поумневши со временем, вы поймете лучше, как вам повезло, что у вас была именно эта, а не другая мать! Просите у Господа вразумить вас побыстрее, и дано вам будет. Вникните в пятую заповедь[318] и отыщите в Библии все те слова, которыми Отец ваш небесный строго научает вас обязанностям по отношению к земным родителям вашим. Что касается меня, то немало проступков, немало вашего упрямства, так уж и быть, я вам прощаю и не считаю, подобно матери вашей, что ваша воля всегда и во всем должна подчиняться моей воле и что якобы вам же оттого будет лучше. Как раз напротив. Но и я забочусь только о вашем благе. Вы же сами себе делаете хуже. Всякое непослушание отзовется на вас же точь-в-точь на этом ли, на том ли свете. Поверьте мне, я это по опыту знаю.

Итак, еще раз прошу как нежный отец — ибо приказания тут не помогут — прошу ради вас же самих, ради вашего земного и вечного блаженства: любите и почитайте мать! Она во всем заслуживает этого! И даже если она подчас, по вашему разумению, требует от вас слишком многого, пусть каждый из вас помнит всегда: «Она права, я перед нею в великом долгу, и если я и не в силах исполнить все ее требования, — буду делать, что сумею, не стану хотя бы перечить ей в лицо, делать что-либо назло, пререкаться с нею, добиваясь, чтобы последнее слово оставалось за мной. Лучше отойдя в сторонку, спрошу-ка свое сердце и себя, — не пришло ли для меня время учиться послушанию, чтобы когда-нибудь тем осмотрительнее отдавать приказания?» Ибо причиной того, что так много родителей и властителей отдают своим детям и своим подданным самые нелепые распоряжения, является не что иное, как то, что раньше они толком не научились повиноваться.

Не надо делать насмешливое лицо, не надо ухмыляться и хмыкать, сыновья и дочери мои, едва только над вами разразится малая или большая гроза. Никак не гоже высмеивать и осуждать вспыльчивость отца и слабости матери. Даже если бы это позволялось, какая вам оттого выгода! Был ли когда-нибудь прок от ругательных слов и ответов? Думаю, что одни лишь жалкие комедии и печальные трагедии получаются от этого на земле каждодневно, и дьявол со всеми своими подручными уже устал рукоплескать им.

Теперь я хотел бы обратиться к каждому из вас в отдельности.[319]

Анна Катарина! Твой дерзкий и крайне вспыльчивый нрав то и дело вызывает во мне немалое беспокойство. В то же время твое участливое, чувствительное сердце душевно радует меня всякий раз, когда мне удается увидеть или услышать, что этому есть большие или малые подтверждения. Но твое упрямство может тебе дорого обойтись. Тебя ожидает судьба твоей матери, если выпадет тебе в замужестве такой же жребий; однако если случится по-другому и тебе достанется муж нрава, подобного твоему, — о, горе! — тогда дело твое плохо. А пока храни свою невинность, как твоя родительница, — и Провидение о тебе позаботится и ниспошлет то, что ты заслужила, или, вернее, то, что пойдет тебе на благо.

Иоганнес, старший мой сын! О, если бы ты унаследовал характер покойного твоего братика, как во время оно Елисей — плащ Илии.[320] Узнаю себя в тебе только наполовину, тогда как в своей дочери вижу целиком мать. Твой нестойкий, колеблющийся ум, — если только его можно назвать умом, — поверг бы меня в ужас и отчаяние, не имей я старой привычки доверяться высшему Промыслу. Моя отцовская любовь побуждает меня надеяться на лучшее. Но для того чтобы сделаться бездельником и сорви-головой, задатки у тебя самые подходящие. То ты зол, то опять добродушен и уступчив, но никогда не постоянен. Попадется тебе супруга, которая сумеет управлять тобой, — тогда жизнь твоя более или менее наладится; если же нет, — только Бог тебе защита! Одно я приметил, — что обрадовало меня. Ты поступаешь так, как тот, кто твердит: «Нет, этого я делать не стану!» А потом идешь и делаешь. Но нет у тебя