и те, которые во всем согласны с Коскиненом, но у них изорваны кеньги и не годятся для больших переходов, которые сначала хотят посмотреть, что получится у коммунистов. Если с ними хорошо по душам поговорить, то многие запишутся в отряд и организуют четвертую роту. Но Коскинен не хочет сейчас заниматься этим делом, потому что большей части партизан третьей роты не хватает оружия. А без оружия нечего раньше времени огород городить. Пускай идут вольным пополнением на случай надобности.

«Но куда же девалась третья рота? Ах да, она, как было положено ей штабом, выстроилась в самом конце деревни, уже за околицей, и, пропустив обоз, должна идти сразу же за ними».

— Эй, кучер!

Но он уже давно подал сани управляющего к крыльцу и ждет. Коскинен и Лундстрем садятся в сани, и кучер гонит к околице.

Третья рота заняла свое место сразу же за вереницей разномастных саней.

Кучер неприступно восседает на облучке и важно покрикивает по сторонам. Он привык возить важных особ.

— Езжай без этих спесивых окриков и не так гони, — приказывает ему Коскинен.

Кучер недоумевающе пожимает плечами и отпускает вожжи.

Они обогнали третью роту, обогнали хвост обоза, проехали середину, поравнялись с головой. Дальше обгонять нет смысла. Здесь назначил себе место он — старший начальник.

— Эй, Олави, побереги свои силы, садись пока лучше в сани.

— Сколько народу! — восторженно говорит Лундстрем.

— Обоз тоже не мал, — отвечает Олави.

Они едут несколько минут молча, каждый думает о делах батальона.

Лундстрем соскакивает с саней и идет рядом с розвальнями, на которых, покрывшись теплой попоной, рядом с другими женщинами приютилась Хильда.

— Видишь, Хильда, я тебе тогда в лесу говорил истинную правду.

Она молчит. Но он сердится сам на себя, для чего опять повел этот разговор, не сулящий ему никакой радости.

Он догоняет сани, вскакивает на них и слышит, как Коскинен говорит Олави:

— Меня радует образцовый порядок в батальоне.

Второй этап их пути вдвое меньше первого, до Коски всего лишь двадцать два километра. К середине дня батальон должен дойти до деревни.

И если Инари приказал своей роте идти в полном молчании (они ведь были передовиками, и честь первой встречи с противником принадлежала им), то батальон передвигался медленнее, шумливее.

Разговоров в строю никто не тушил, и они вспыхивали то там, то тут. Они тлели в обозах и превращались в галдеж в беспорядочной толпе, шедшей за батальоном.

Уже вблизи деревни Лундстрем соскочил с розвальней на боковую тропу в лес и сразу провалился по колени.

Навстречу ему шел лыжник.

Он неожиданно вышел из-за осыпанного снегом куста и встал перед лыжником.

— Руки вверх!

Тот испуганно и беспрекословно подчинился.

— Есть оружие?

Но оружия не было, и Лундстрем, объясняя происходящие в Похьяла события, вместе с почтальоном вышел на большак.

— Да, вам нужно оружие! — понимающе сказал почтальон. — У моей почтарши есть пистолет. Я не знаю, какой системы, плоский, небольшой, она прячет его в конторе, в письменном столе, второй ящик сверху, справа.

Когда они вошли в деревню, Лундстрем сразу же устремился на почту, он хотел успеть еще до закрытия конторы.

На том же самом месте, в той же самой позе, в какой он оставил ее здесь пять дней тому назад, сидела у своего стола молодая почтарша.

— Гуд даг, фрекен.

— Ах, это опять вы! — И фрекен ласково улыбнулась Лундстрему. — Вы хотите посмотреть свежие шведские газеты? Но с того дня, что вы заходили сюда, почта была один лишь раз. — И она еще раз ласково поглядела на пригожего молодого лесоруба. — Ах, если бы вы знали, какие у меня неприятности, — затуманилась она, вспомнив, как провела прошедшую ночь.

— Благодарю вас, фрекен, сегодня у меня нет времени читать хельсинкские и даже стокгольмские газеты, я попрошу у вас сегодня другой услуги.

— Пожалуйста, херра.

— Будьте добры, отдайте мне оружие, которое есть у вас.

Фрекен даже остолбенела от неожиданности.

— Как, — только через несколько секунд нашлась она, — и вы, такой благовоспитанный швед, тоже с этими? — И потом, принимая оскорбленно-неприступный вид: — Никакого оружия у меня нет.

«Как он смеет после всего этого еще улыбаться?» — возмущается до глубины души фрекен.

Но Лундстрем не только улыбается. Он вытаскивает из кармана револьвер и, перебрасывая его с ладони на ладонь, вежливо продолжает:

— Не будет ли фрекен любезна открыть ящик письменного стола, с правой стороны, второй сверху, и вытащить оттуда небольшой плоский револьвер?

Она смотрит на него во все глаза.

— Видите ли, фрекен, мы все знаем, у нас в батальоне работают два провидца. Может быть, вам приходилось в Хельсинки бывать в цирке? Там иногда работают такие волшебники. Так вот, будьте добры, отдайте револьвер. Не то они превратят вас в кобру.

Лундстрем подходит к столу, вытаскивает ключ из замка среднего ящика, открывает второй ящик сверху, справа, и рука его безошибочно, как будто он сам туда его положил, нащупывает дамский браунинг. Что ж, это хуже винтовки, но тоже может пригодиться.

— Счастливо оставаться, нейти, — он переходит на финский, — почтарша.

Девушка смотрит ему вслед, и в ее взгляде злость смешивается с удивлением: откуда он мог узнать?

Лундстрем, довольный своим приключением, быстро идет по улице. Навстречу едут вооруженные парни.

— Где штаб?

У входа в харчевню толпились лесорубы. С ними весело разговаривала девушка, которую он в прошлый раз принял за дочь хозяина. Нет, дочь трактирщика не стала бы так смеяться сейчас, и он напомнил ей:

— Ты, дочка, говорила, что у вас снеди хватит на две тысячи таких голодных бродячих отцов, как мы. Ну что ж, накрывай столы!

И, не выслушав ответа смутившейся девушки, он пошел внутрь.

Столы были отодвинуты к стенам. Айно торжественно восседала на груде конфискованного оружия, на сдвинутых столах сладко спал молодой лесоруб.

— Садись, Лундстрем, — приветливо сказал Коскинен, — кофе сегодня дешев, ровно вдвое, полмарки стакан, — и сразу же обратился к группе крестьян, обитателей деревни.

Преувеличенная серьезность их речи и медлительность движений выдавали большое, с трудом сдерживаемое волнение.

— Ну что ж, товарищи, — ласково сказал Коскинен, обращаясь к самому старшему из них, — чем могу я быть вам полезным? Или вас не удовлетворяет оплата, предложенная за перевозку начальником хозчасти товарищем Олави? Садитесь, пожалуйста. — Но, увидев, что все табуретки заняты, Коскинен сам встал.

Олави стоял рядом с Коскиненом.

Помолчав с десяток секунд, как положено правилами приличия, старший сказал:

— Нет, оплата совсем не плохая. Особенно если для верности вперед заплатите.

И хозяева удовлетворенно закивали головами.

— Что же, можно половину