не приходилась по вкусу. И заявившись к маме на праздник в былые годы, я нахально трескала бутербродики, точно зная, что за спиной у меня обсуждается, что вот именно мой аппетит и безразмерная пятая точка и являются причиной моего одиночества.

Но то ведь раньше.

А сейчас — я могу посвятить себя не только уничтожению бутербродиков, но и реализации очередной части плана “как избавиться от Бурцева”, который в последние недели стал все больше напоминать скорее аниматорскую работу. К которой, я, будем честны, подходила хоть и с вдохновением, но без жестокости.

— Вот-вот, — глядя на путь моей мысли, несомненно транслировавшийся у меня на лбу в широкоформатном режиме, мама только насмешливо кривит губы, — бери с собой Тимура, Юлечка. Настало время уже всем позакрывать рты. А то заколебали уже сетовать, что от тебя я, мол, внуков вообще не дождусь.

— Ой, ну ладно тебе. А вдруг и вправду… — честно говоря, от одного только разговора о детях мне хочется перекреститься. Потому что в этом вопросе я уже давно прошла все стадии от “что-то не получается” и до “чет даже для себя не получается”.

— Юлечка, не говори глупостей, — мама терпеливо покачивает головой, — лучше подумай, в каком платье пойдешь ко мне на юбилей. Может, Марина что-то посоветует?

В первую секунду я хочу снова забухтеть, снова откреститься от сестрициного швейного авторитета, но потом все-таки вспоминаю про совесть. Сестра действительно соображает в этой теме куда больше моего. И с детства, между прочим, соображает, все мамкины журналы “Бурда” тогда от корки до корки обшарила. В какой-то момент мне даже казалось, что она ими питается — до того редко я видела сестру хоть с чем-нибудь съедобным.

Маринка даже на звонок не отвечает, просто скидывает “Приезжай” в первый попавшийся мессенджер. И я приезжаю. В её ателье. Где сестрица вылезает мне навстречу тощая, лохматая, с пятикилограммовыми мешками недосыпа под глазами.

— Ну и чего тебе надо? — недружелюбно зыркает она на меня. А я уже вижу за её спиной доску с эскизом какого-то совершенно невменяемого платья, украшенного веером шелковых перьев.

И то количество бумаги, что по всей мастерской разбросано, говорит о том, что Маринка уже готова пускать на раскрой кожу неприглашенных гостей.

Такое тоже бывает, в моменты очень острых творческих припадков у моей сестрицы.

— Н-ничего, — я пячусь в сторону двери, но с перепугу не сразу вспоминаю, куда она открывается.

— А эклерчики ты мне просто так принесла? — чуткий Маринкин нюх сдает меня с потрохами, — ну не ври, Юлечка, никогда ты просто так их мне не приносишь.

— Чё это никогда? — оскорбляюсь я в лучших чувствах. — Когда училась их делать — только тебе их и кормила.

— Так это потому что всех остальных людей тебе травить было жалко, — отмахивается Маринка, — ладно, если сваришь мне кофе — я тебя, так и быть, не покусаю. И даже выслушаю.

Что ж, можно сказать, что не зря я училась варить кофе. Этот навык определенно спас мне жизнь. И не в первый раз, между прочим.

После двух чашек кофе и трех эклеров из коробочки Маринка ощутимо светлеет челом и выслушивает меня почти с благодушным выражением на лице. Правда от сестринского ехидничанья все равно не удержалась.

— А как же “я сама могу для себя тряпки выбрать”?

— Могу, — киваю, не спеша обижаться, — но тут такая ситуация… Ты же знаешь, что для плюс-сайза для масс-маркета редко что-то годное шьют. Только мешки разной формы.

— И это тебе, между прочим, я сказала, — фыркает сестрица, — а ты между прочим, за те мешки горой стояла.

— Ну ладно тебе. За них стояла. Сейчас — дай за тебя горой постою. И тебе от меня тенек, и мне от тебя платьишко… — улыбаюсь я заискивающе, но в конце концов вспоминаю про совесть, — ну, если у тебя, конечно, время есть…

Маринка улыбается так широко, так коварно — что голодный крокодил пришел бы к ней за мастерклассом. А потом с театральностью профессионального иллюзиониста толкает в сторону дверцу шкафа купе, в котором хранит отшитые до конца платья. Тыкает пальцем в отдельную группу вешалок с такими разноцветными одеждами, что кажется — попугаи и те выбрали бы меньшую пестроту окраски. Впрочем — это все про то, как это выглядит в целом. А Маринка выдергивает из этого калейдоскопа одну вешалку с чем-то сапфирово-синим и пихает мне.

— Держи. Это самое удачное из всего, что я пошила.

— Это ты для меня уже сшила? — офигеваю. — Все это? Но зачем?

— Кажется, потому что ты меня вдохновляешь, — фыркает сестрица, — а еще, наверное, потому, что хочу сделать имя на офигенных платьях плюс-сайз. Странно, конечно, когда тебя воробей может унести, но вот такая у меня странная блажь. А ты думала, все дело в том, что я тебя замуж побыстрее хочу выдать?

— Думала, — честно сознаюсь я, — ты ж так говорила. Как будто с мамой сговорилась.

— Пф, — Маринка фыркает насмешливо, — я же младшая сестра. Мне положено говорить глупости. А то вдруг ты догадаешься, что я у тебя умна, коварна и без устали использую тебя в своих целях. Ты кстати мерять-то платье собираешься? Или так и будешь смотреть, будто замуж за него собралась?

— Так ты же по моим меркам шила. Чего его мерить?

Сестра закатывает глаза. Кажется, я сказала очередную глупость, опорочив честное имя кровной родственницы будущего гуру плюс-сайз моды.

— Я шила с запасом. Из расчета, что подгоню после примерки. Тебя же фиг предскажешь. Может, тебе платье к новому году бы понадобилось. Или на свадьбу. А мерки такая штука — меняются с ходом времени.

— Иными словами, кому-то стоит меньше жрать или меньше самообманываться, — подвожу итог и иду в примерочную.

До сегодняшнего дня я пребывала в святой уверенности, что самое шедевральное платье из рук сестры, в которое я влюбилась в с первого взгляда — это то самое красное, в белый горох. Роковое для меня и Бурцева разом. А я-то, блин, еще и не верила, что какое-то платье может спасти меня от участи старой девы.

Что ж, в плане нарядов я оказалась гораздо более влюбчива.

Ну, а что я могла поделать — платье было роскошнейшим. Чего стоил этот пронзительно лазурный цвет— будто лоскут от неба оторвали и пустили мне на шмотку. А остальное…

Я была уверена, что покрой юбки-годэ — это не про меня.

Я была уверена, что никакого силуэта у моих платьев быть не может — ведь задача спрятать все мои килограммы, а это лучше