И уж конечно, я была уверена, что оборки, рюши и воланы — это для стройных девочек. Для тех самых, на ком любой наряд смотрится роскошно.

Вот только таланты моей сестры в швейном искусстве граничили с мистикой. Иначе как объяснить, что я десять минут крутилась перед зеркалом то так, то этак, и безумно кайфовала — от разлета нижней части юбки, от чувства прохладной развевающийся ткани и бесконечно оправляла эти дивные рюши на рукавах фонариках и верхе лифа. Они, конечно, и без меня лежали как следует, но кто сказал, что мне не хочется чувствовать себя причастной к прекрасному?

— А в этом платье я кого должна была подцепить, по-твоему? — смеюсь, глядя на себя в зеркало. — Нефтяников у нас в школе вроде бы не водится.

— Не подцепить, а закрепить результат, — сестра вооружается подушечкой с швейными булавками и атакует меня с тыла, — красное платье должно было соблазнить и настроить твою жертву на веселое приключение. Это — подчеркивает, что ты у нас изысканный цветок, Юляша. И требуешь к себе самого бережного отношения.

— И немедленного предложения? — фыркаю я скорее из желания подурачиться и немножко сбить с сестрицы спесь. А то стоит себе, вещает… Как тот художник, чью картину без подсказок ты сам не сможешь правильно понять.

Но сестра так победоносно сверкает глазами, что я аж вздрагиваю. Потом — снова хихикаю, встряхивая головой.

Платье, чтобы заставить мужчину сделать предложение.

Господи, какой же бред!

Нет, сестрица моя — гений швейного дела и совершенно потрясающий дизайнер. Мир еще не содрогнулся от её офигенности — но у него это впереди, не иначе. Но чтоб так серьезно верить в то, что у одежды есть какое-то почти мистическое предназначение…

— Ну, не веришь — и не верь, — бормочет Маришка, возясь за моей спиной с подкалыванием подола. На мой вкус — ничего там трогать было не надо, но художник у нас не я, мне тут ничего видеть не обязательно.

Выпроваживает меня сестра из мастерской абсолютно бесцеремонно. Отжимает платье, в которое я успела влюбиться, обещает прислать, как только закончит его доработку. И даже дверь захлопывает перед носом, не удосужившись попрощаться. По лицу этой несчастной видно — творческий зудеж, отступивший под давлением голода, набросился на неё с удвоенной силой.

Что ж… Маме напишу, чтобы она была спокойна. От голодной смерти я нашу красавицу спасла. А она меня должна определенно спасти от проблемы “мне нечего надеть”, неизбежно возникающей перед каждым стоящим мероприятием.

Осталось только придумать, как сообщить Бурцеву, что у него на тридцатое августа внезапно появились новые планы.

Хотя…

Чего тут думать-то?

— Тимур Алексеевич, у нас проблема! — заявляю я в лоб, как только мой ненаглядный питекантроп вваливается на кухню с голоднющими глазами и прямой наводкой чешет в сторону блюда с горяченными сырниками.

— Секунду, — Бурцев воздевает к потолку палец и почти не жуя заглатывает три сырника подряд. Багровеет — и я, закатывая глаза, подаю ему холодное молоко. Такой простой, оказывается, балбес… Так просто оказалось его изучить, прикормить и приручить.

— Спасибо, — выдыхает Тим, и рот его расплывается в блаженной улыбке, — ты чудо, Кексик. И сырники у тебя божественные. Что за проблема?

Я, если честно, думала — он меня прослушал. Когда этот болван пропускает обед на съемках — с ним и не такое случается. Но нет, оказывается, слушал. И брови его тревожно сошлись над переносицей. И так возмутительно контрастируют с этой сытой довольнющей улыбкой.

— Большая проблема, — произношу со значением, — принципиальная для наших отношений, между прочим.

— Ну и?.. — нужно отдать ему должное, стоит себе, ждет, даже, кажется, немножко обеспокоился. С учетом количества не очень хорошо скрываемой мной иронии — это даже мило, так серьезно относиться ко всем глупостям, что я иногда несу.

— Что “ну и”? — поддразниваю его и тяну время еще секундочку. — Ты попал, Бурцев. Зачем ездил к моей маме и окучивал её картошку? Она теперь ждет тебя на юбилей. И что, скажи на милость, ты собираешься ей дарить?

Говорю и отворачиваюсь — до того мне хочется рассмеяться, а улыбка сейчас нанесет критический удар моей убедительности.

— Издеваешься, да? — Тим говорит шепотом, но таким звучным и таким жутким — аж мурашки по коже бегут.

Ой, боюсь, боюсь!

— Я ужасно серьезна, — говорю, а сама попой чую — медведь двинул в мою сторону. И гнусность его намерений не поддается сомнению. — Вот подаришь ты маме неудачный подарок — и все. Она тебе благословения не даст. А я девочка строгих правил — не встречаюсь с теми, кого мама не одобряет.

Тим смеется, утыкаясь мне в шею — и это как первый камушек в лавине, провоцирует и меня. И вот мы смеемся уже оба, смеемся и целуемся, и боже, как же кружится голова, когда он меня вот так обнимает!

— Ну эй, я тебе серьезно говорю вообще-то, — из последних сил отбиваюсь и отталкиваю его голову от своей шеи, — а ты…

— Я все уже придумал, — рокочет Бурцев этим своим пронизывающим тоном, от которого ноги подкашиваются, — не волнуйся, Кексик, мама будет довольна.

А вот это смелое заявление!

И что-то мне не нравятся черти в глазах этого бесстыжего неандертальца. Что он задумал?

Глава 29. Глава в которой героиня ходит по лезвию ножа

— Бурцев, поздравляю, скоро ты станешь папой…

Нет, не поймите меня неправильно, у меня не было выбора. Я просто обязана была сказать эти слова. И строго обязательно по телефону. Потому что прямо сейчас я, увы, находилась далеко от рожи этого мерзавца, а реакция на новость мне нужна была незамедлительно.

И я её получила, разумеется. Немая сцена — только не передо мной, а в трубке. Такая долгая, что мне все-таки удалось прибегнуть и к заранее заготовленной укоризненной реплике.

— Эй, ты там что, уже билеты в Китай побыстрей покупаешь? Чтобы избежать ответственности?

— Кх… Кексик, просто это все так внезапно… — голос Тима в трубке звучит ошалело и глухо. Класс!

— Ты абсолютно уверена?

— Ага, — подтверждаю я, глядя на коробку, стоящую передо мной на скамейке.

— И… — Бурцев запинается так умилительно, так трогательно, у меня аж сердце екает, — и как скоро я папой стану? Или ты не знаешь?

— Почему же, знаю! — насмешливо отбриваю я. — Часа через два станешь, когда я до тебя доеду.

— В смысле? — мой герой еще не понимает моей иронии, не осознает, насколько его сейчас развели, и пока этого не произошло — я продолжаю купаться