Сердце бешено колотилось. Долгие годы Маргарита представляла себе эту минуту, великое признание. Много раз хотела пойти исповедаться. Она бы зашла в маленькую исповедальню, села бы лицом к священнику и во всем бы призналась, а он бы потом коснулся ее головы и отпустил грехи. Вот только это ничего бы не изменило. Маргарита знала, что Бог ее простил, но его прощение не имело значения. Важно, чтобы ее простила эта девочка, дочь Кэндес.

Да, Маргарита часто представляла себе этот миг, но до сих пор не верила, что он вот-вот настанет. Ей не хватало воздуха, горло словно сжимали. Сердце, легкие – все тело пыталось ее остановить.

– Мне бы хотелось рассказать о смерти твоей матери.

– Можете ничего больше не говорить, – ответила Рената. – Вы и так много мне рассказали.

– А я хочу. Ладно?

– Ну, хорошо, рассказывайте.

– Через пару лет после того, как ты родилась, твои родители купили дом в поселке Доббс-Ферри. Им нужно было место, чтобы проводить зиму. Твой папа подумывал о Колорадо, но твоя мама предпочитала жить поближе к городу. Она любила Нью-Йорк, к тому же там был Портер. Она хотела отправить тебя в хорошую школу; хотела водить тебя по музеям и в зоопарк. Вполне разумное решение.

Рената кивнула.

– Они купили дом, когда тебе было четыре.

Рената смешала взбитые сливки и шоколад, как ребенок смешивает краски. Она еще не попробовала десерт.

Маргарита замолчала. Нет, невозможно! Она произнесет слова, изложит факты, но никогда не сумеет передать чувства. Кэндес несколько месяцев подготавливала Маргариту: сперва говорила, что они с Дэном подыскивают жилье на материке, потом – что они нашли дом в местечке, которое им понравилось. Доббс-Ферри в штате Нью-Йорк, меньше чем в четырех часах езды. Маргарита не отвечала, притворялась, что не слышит. Вела себя по-детски эгоистично: в конце концов, Кэндес и Дэн имели право поступать по-своему, им приходилось думать о Ренате, да и чем заняться родителям с маленькими детьми на Нантакете зимой? Предупреждающие выстрелы звучали все ближе. В один прекрасный день Кэндес хватило смелости предложить подруге вступить в книжный клуб или присоединиться к церкви. «Тебе нужно чаще выходить на люди, – сказала Кэндес. – Завести больше друзей».

На самом деле она хотела сказать, что не может нести этот груз в одиночку и что скоро уедет. Однако Маргарита упрямо не желала ничего слышать. «Вы не можете взять и уехать, – сказала Маргарита, потом подхватила Ренату и расцеловала в обе щеки. – Никуда вы не уедете!»

Они уехали осенью, не прошло и трех недель после возвращения Портера на Манхэттен. В последние дни перед отъездом Кэндес забегала к Маргарите на ресторанную кухню каждые несколько часов.

«Я беспокоюсь за тебя».

«Знаешь, Доббс-Ферри совсем недалеко отсюда».

«Мы обязательно приедем на День Колумба, а на День благодарения ты приедешь к нам. Я не смогу приготовить праздничный обед без тебя».

«Мы почти все оставили в клубе, потому что вернемся первого мая. Или пятнадцатого апреля».

Маргарита провожала их на паром. В половине седьмого утра было темно как в полночь. Дэн не выходил из машины – Рената крепко спала на заднем сиденье, – но Кэндес с Маргаритой до последней минуты стояли рядом, их дыхание клубами дыма висело в морозном воздухе.

– Ничего, не навсегда расстаемся, – заметила Кэндес.

Да уж. За шестнадцать лет Маргарите следовало бы привыкнуть к разлукам, ведь каждый год Портер оставлял ее примерно так же, но почему-то именно в эту минуту она почувствовала, что ее покидают окончательно и бесповоротно.

– Отъезд твоей мамы прошел для меня очень болезненно, – призналась Маргарита.

Кэндес звонила каждый день, когда Рената засыпала, и Маргарита (хотя и утверждала, что у нее все замечательно и она очень, очень занята) уже не могла обходиться без этих звонков. Повесив трубку, она наливала себе первый бокал вина.

– На День благодарения я побывала в вашем новом доме, как и хотела твоя мама. Мы приготовили трех гусей.

– Вот это да!

– Твой дядя Портер приехал на поезде из Нью-Йорка. Целое событие! Впервые за семнадцать лет мы провели праздники вместе.

Маргарита на миг закрыла глаза и вновь унеслась мыслями в прошлое. Три гуся, фаршированные яблоками, каштанами и луком, а к ним – соус «Рокфор», картофельный гратен, обжаренная морковь с карри, брюссельская капуста с беконом и чесноком. Маргарита все приготовила сама, а Кэндес изо всех сил помогала. Портер, лысый и с брюшком, привычно ошивался день-деньской на кухне, пил шампанское, резал тонкими ломтиками привезенные им экзотические сыры и комментировал парад надувных фигур по телевизору, который включили для Ренаты, пока та играла в кубики на полу.

За столом все заняли свои любимые места: Маргарита рядом с Кэндес и напротив Портера. Получилась довольно точная имитация их ужинов в «Зонтиках», хотя Маргарита остро почувствовала разницу: чужой дом, а главное, мимолетность события – через три дня ее ждало одиночество на Нантакете, а Портер, Дэн и Кэндес вернутся к своей жизни, где не нашлось места Маргарите.

Позже Портер зажал ее в углу, когда она на кухне возилась с десертом. Дэн смотрел телевизор, Кэндес укладывала Ренату спать. Портер отвел рукой Маргаритины волосы и поцеловал ее шею, как делал все эти годы на ресторанной кухне. Маргарита едва не выронила хрустальную вазу для фруктов.

– У меня для тебя что-то есть! – объявил он. – Считай это ранним рождественским подарком.

Маргарита ополоснула руки, вытерла кухонным полотенцем. Когда-то Рождество подразумевало жемчужные украшения или коробочки от «Тиффани», хотя последние несколько лет страсть Портера несколько поутихла или стала более зрелой, и теперь он посылал Маргарите амариллисы и бутылки великолепного вина, которое приобретал на аукционах в Нью-Йорке.

Хотя Маргарита повернулась к Портеру с улыбкой, на душе скребли кошки. Судя по всему, он почувствовал ее плохое настроение и сейчас попытается развеселить ее любой ценой, ну разве что цирковой номер не покажет.

Портер вручил ей конверт. Значит, не амариллисы и не винтажное бордо. Руки Маргариты распарились в горячей воде, стали неловкими, и она долго возилась с конвертом, пока не открыла. Внутри лежали два билета на самолет в Париж. Маргарита подумала, что ей померещилось или что это шутка, но когда посмотрела на Портера, его глаза сияли. Она обхватила его лицо ладонями и, как девчонка, завизжала от радости.

– В самом начале года твой дядя наконец-то повез меня в Париж… Через семнадцать лет.

– И как? Все было так, как вы запомнили?

– Нет, совсем по-другому.

Маргарита убедила себя, что Париж станет ответом на ее молитвы, ключом к счастью; она питала необоснованно высокие ожидания. Как ни крути, воссоздать их с Портером парижское прошлое было невозможно. Слишком много всего произошло: они стали другими. Маргарите было под пятьдесят, Портеру перевалило за пятый десяток. Оба – профессионалы в своем деле, закаленные временем, люди с деньгами и вкусом. Маргариту и Портера не накрыло волной освеженных чувств, но им было хорошо вместе. Маргарита считала, что они как пара старых туфель. И все же ей хотелось романтики – обещаний, предложения руки и сердца. Поездка в Париж, думала она, свидетельствует о том, что Портер покончил с холостяцкой жизнью в Нью-Йорке и чередой других женщин, устал от блеска и готов к чему-то серьезному и постоянному. Ее терпение наконец-то вознаграждено.