рядом и с ней. И я хочу получать ее любовь, каким бы способом она ее ни дарила.

Я бросаю последний взгляд на океан. Сингапура отсюда я не увижу, но мой отец по-прежнему в моем сердце. Отсюда мне и Бостона не видно, но Хелен всегда со мной. Я напрягаю глаза, хочу увидеть, что там, за горизонтом. Но ничего не вижу. Я не вижу Корею, но почему-то совершенно уверена, что Джейкоб был и всегда будет со мной.

Я киваю себе и поворачиваюсь, чтобы догнать маму. Я дочь своей матери, и она сильнее, чем я могла себе представить.

И я такая же.

Глава 21

Джейкоб

Я дергаю молнию чуть сильнее, молясь, чтобы она не порвалась. Сажусь на чемодан сверху, пытаюсь его закрыть, и на меня снова накатывает тоска. Я не хочу уезжать из Сан-Диего. Ни на две недели раньше, как предписано мне руководством студии, ни на две недели позже.

Я не готов к этому.

Хотя у меня нет причин задерживаться. Ханна ясно дала понять, что хочет со мной расстаться.

Почему это произошло? Я не имел права подвергать Ханну таким испытаниям. Какое дело до нее моей студии, менеджерам и фанатам? Боже, что они писали о ней в комментариях! Как оскорбляли! При мне ее в чем только не обвиняли, а я оказался неспособен постоять за нее. Не нашел в себе сил сделать выбор, который не разбил бы ей сердце.

Ужас охватывает меня всякий раз, когда я думаю о возвращении в Сеул. Три года в Корее я как-то жил, были у меня и взлеты, и падения. Я справлялся с жизнью работающего на телевидении актера, мирился с ограничениями, которые накладывает наличие фэндома. За три года я забыл, что такое личная свобода. Что ж, таковы были условия. «Это то, что нам нужно».

Мне не всегда была ненавистна эта жизнь. Но я потерял в ней себя, свою личность. Я листаю свой альбом и поражаюсь, сколько же рисунков в нем появилось за одно короткое лето. Я успел попробовать то, чем хотел бы заниматься серьезно, я испытал это и понял, в чем мое призвание.

Лето в Сан-Диего, лето с Ханной, лето, когда мои мама с сестрой выглядели куда счастливее и спокойнее, чем три года в Корее, – это лето изменило меня. Или, скорее, напомнило, кто я есть на самом деле. И я не представляю, как теперь вернуться к прежней жизни. Того, что было для меня самым важным: освоить актерское ремесло, изо дня в день играть перед камерами, работать до изнеможения несмотря на нелепые требования студии, чтобы обеспечить свою семью, – всего этого, уверен, мне теперь будет недостаточно.

Но это выбор, который я делаю.

Просто опусти голову и работай, Джейкоб. Будь корпоративным роботом и делай то, что велит студия. Сыграй свою роль. Я думаю о Мин Гён. Вот кем я стану. Насквозь фальшивым, неуверенным в своей идентичности, даже за кадром живущим по правилам, обозначенным в контракте. И правда, что в том плохого? Изучи расписание и делай то, что тебе говорят. Да, это мой выбор. Я буду работать еще усерднее. И когда съемки завершатся, я буду приглашен на главную роль в новую дораму, потом еще в одну, и так до бесконечности. Буду продолжать делать то, что от меня ожидают.

Неважно, чего я хочу. Важно только то, что я делаю.

– Ты уже собрался?

Мама стоит в дверях и протягивает мне кружку. Я беру ее и заглядываю внутрь. Это шикаэ, сладкий рисовый напиток, который ассоциируется у меня с летом моего детства в Сан-Диего. Забавно, что я больше не пью шикаэ, хотя в Корее он весьма популярен. Как моя жизнь разделилась на две части: до Кореи и после, так и я из Джейкоба Кима превратился в Кима Джина Сока.

– Да, почти. А если я что-то забыл, вы привезете мне, когда вернетесь. – Слова застревают у меня в горле. Мало того, что я покидаю Ханну, моя семья не приедет в Корею еще две недели. Вот когда я буду по-настоящему одинок. Мне не с кем будет даже перекинуться парой слов.

Мама вглядывается в мое лицо.

– Джейкоб, ты уверен, что хочешь вернуться пораньше? – спрашивает она. – Мы можем найти способ отказаться.

Я не понимаю, о чем говорит моя мама. Что может заставить нас отказаться, если компания в ярости на меня? Какой чудовищной должна быть причина, чтобы ослушаться приказа руководства? Мне хочется верить ей, но у меня нет иного выхода.

Мама подходит и садится на корточки рядом со мной, обнимает свои колени и прижимается к ним щекой. Сейчас она выглядит такой маленькой, молодой и красивой. Она так настрадалась, потеряв моего отца и не получив помощи и поддержки от его родственников, а теперь нас шантажирует мой дядя. Не хватало еще, чтобы после всего пережитого я потерял работу.

Я улыбаюсь маме:

– Омма, вряд ли у меня остается выбор. – Я имею в виду не только требования студии, но и решение Ханны. Но маме я этого не говорю. – Мне нужно вернуться. Меня ждет работа.

– Джейкоб, у тебя всегда есть выбор. Знаю, порой кажется, что его делает кто-то за тебя. В Корее у тебя, должно быть, было именно такое ощущение. Тебя поставили в условия, когда ты не волен был поступать, как считаешь нужным. Все произошло так стремительно, в то время мы очень нуждались в деньгах. И ты быстро добился успеха… – Она о чем-то задумывается. Вокруг глаз собираются знакомые морщинки, которые за лето, казалось, исчезли.

– Все в порядке, мама. Все будет хорошо, – уверяю я ее.

Она встает и, подойдя к кровати, похлопывает по месту рядом с собой, приглашая меня сесть. Я подхожу и сажусь. Снова чувствую себя маленьким ребенком, которого мама сажает на колени.

– Ты, вероятно, до смерти испугался, когда тебя с рынка куда-то повели незнакомые люди, – говорит она.

Это случилось очень давно. Мы так ни разу по-настоящему и не поговорили о том, что в тот день мне пришлось пережить. Думаю, нам всем просто хотелось, чтобы из этой затеи что-то вышло.

– Все оказалось куда лучше, чем я можно было предположить, – говорю я.

– Я так горжусь тобой, Джейкоб. Мой сильный, смелый, добрый, заботливый сын.

Я тронут до глубины души. Моя мама не часто позволяет себе говорить о своих чувствах, и сейчас я держусь из последних сил, чтобы, не заплакав, выдержать еще хоть одно признание. Первые слезы разрушают преграду и скатываются по моим щекам.