Место, где все продается.

Высокие сапоги, короткие юбки, кружевное блядское белье. Костюмы в полосочку, галстуки в тон, туфли из кожи, пиджаки из замши, часы из Швейцарии, брюки из Италии, элитная хуйня, эксклюзивная поебень.

Продаются суши, гамбургеры, пицца, пасты, хотдоги, кухня народов мира, фастфуд со всей планеты, самообслуживание, рестораны с официантами, свободная касса, чаевые включены в счет.

Продаются билеты на фильмы, которые никто даже не будет смотреть, – полезет, как Никита, под юбку соседке, будет щупать, перебирать пальцами, скользить по влажным складкам.

Продаются молодые девки, готовые на что угодно с богатым папиком, только чтобы пройти по этим магазинам – сапожки, юбочки, трусики, часики, брюлики, – чтобы папик заплатил за покупки, за шопинг, за машину, за квартиру, за секс, за молодое тело, за пятнадцать минут потной возни.

Свинарник.

Потребительский рай.

В загробной жизни все потребители превратятся в свиней. Шампуры, острые, как каблуки элитных сапог, проткнут их насквозь. Огонь, пылкий, как слюнявый престарелый сладострастник, будет лизать их плоть. Жир, прогорклый, как фастфудный гамбургер, будет капать на жаровню.

А мы, алкоголики, бомжи, художники, будем поворачивать их дымящиеся туши, подбрасывая в огонь пиджаки и галстуки, брюки и юбочки, блядское белье с кружевами и стразами.

Гори, гори ярче!

«Атриум» – это прообраз ада, который ждет его покупателей.

Это ад, потому что здесь есть всё – но нет любви.

Или все-таки есть?

Вот за столиком сидит мой брат Никита Мельников. Он пьет уже пятую чашку кофе, снова и снова набирает один и тот же номер, опять и опять слышит: «Абонент временно недоступен».

Он звонит Даше.

Он ждет ее уже сорок минут.

Он не понимает, что происходит.

Ему страшно.

Хочется сказать ему: Никита, опомнись. Разве так должен себя вести богатый папик, успешный предприниматель, ждущий свою молодую любовницу в торговом центре «Атриум», храме нашего потреблядского века? Вспомни, в Париже ты представлял себе бесконечный ряд молодых и красивых, которые ждут тебя. Обернись, посмотри вокруг. Как на витрине, выбирай на вкус. Любая отправится с тобой в кино, любая ляжет с тобой в постель.

Костя на твоем месте так бы и поступил.

Никита заказывает еще чашечку кофе, пьет, обжигаясь, прижимает к уху телефон. «Абонент временно недоступен».

Наверняка с Дашей что-то случилось, думает он. Может, она попала в аварию? Может, ей стало плохо? Может, на нее напали, прямо там, у нее в подъезде? Избили, изнасиловали, отобрали мобильный.

Ерунда. Просто села батарейка или поезд метро застрял в тоннеле. Ничего страшного.

Но все равно: перед глазами – столкнувшиеся машины, искореженные тела, дымящаяся плоть. Тот самый ад, который всех ждет.

Давно ли ты представлял себе темноту кинозала, свою руку на Дашином бедре? Давно ли говорил себе: Великое дело технологии, все под контролем.

Где они, твои технологии?

Они недоступны. Временно недоступны.

Уже сорок пять минут.

Официантка приносит еще кофе, смотрит на Никиту с подозрением: когда это успел так напиться, вроде был трезвый, когда пришел? Руки трясутся, волосы слиплись от пота, губы побелели. Может, наркоман? – думает она.

Ну да, наркоман, дозу не довезли. Задержали на сорок пять минут.

За соседним столиком щебечет стайка девушек. Никита закрывает глаза: сейчас он не может видеть других девушек, не хочет видеть никого, кроме Даши.

Она недоступна. Временно? Навсегда? Может, выбросила телефон? Решила расстаться с ним?

Все, сколько можно здесь сидеть, говорит себе Никита. Она не придет, не обманывай себя. Вставай и уходи.

Он поднимается из-за столика, нетвердой походкой идет мимо витрин. Высокие сапоги, короткие юбки, костюмы в полосочку, галстуки в тон.

Абонент временно недоступен.

Он кладет мобильный в карман и тут видит: навстречу идет Даша с незнакомой высокой шатенкой (высокие сапоги, короткая юбка), они едят мороженое и разговаривают, они не видят Никиту.

– Даша, – зовет он, – Даша!

– Ой, привет! Это Лерка, это Никита, знакомьтесь. А что ты не звонил? Мы уже полчаса здесь ходим.

– У тебя телефон не отвечает, – говорит Никита.

Даша лезет в сумку, достает мобильный:

– Черт, да у него батарейка села. А я-то удивляюсь – куда ты подевался?

– Я побежала, – говорит Лерка.

– До свиданья, – кивает Никита.

– Пока, – говорит Даша и взяв Никиту под руку спрашивает: – Ну что, в кино?

Кино? Темный зал, рука скользит вдоль бедра, горячее дыхание, судороги юной плоти под сильными пальцами.

– Нет, – отвечает Никита, – давай лучше кофе попьем, расскажешь, как ты тут без меня. Я же соскучился.

Они будут сидеть и пить кофе, Даша расскажет про Лерку и ее родителей, про свою маму, про то, что думает восстановиться в институте, про Харуки Мураками и Пауло Коэльо, про викканство и поддержку НБП, Никита будет слушать ее голос и повторять про себя, что нет в Даше ничего такого особенного, молодая сексуальная штучка, обыкновенная девушка, такая же, как все другие, как ее Лерка, как девицы за соседним столиком, обычные посетительницы «Атриума», покупательницы белья, косметики и обуви. Ничего особенного, просто я завел себе любовницу, как Костя, как другие ребята. Ничего особенного.

Официантка принесет кофе, глянет искоса – и Никита на миг увидит в ее глазах застывшее полчаса назад отражение: сорокалетний мужчина в дорогом костюме, волосы слиплись от пота, руки трясутся, губы побелели…

Ничего особенного, повторит он про себя, все хорошо, все под контролем.

Вечером вернется домой, скажет Маше: День выдался напряженный, нельзя так надолго бизнес оставлять.

Все-таки попробуем. Из чего только сделаны мальчики. Из улиток, какашек, разноцветных букашек, как-то так. Нет, не получается.

Мальчики сделаны из оружия. Из пистолетов made in China, автоматов на батарейках, самурайских катан, казацких сабель, абордажных крючьев, русских мечей, пластиковых щитов, рыцарских шлемов, многозарядных ружей, вертолетов, самолетов, танков, солдатиков и action figures.

Ах, сколько сейчас новых игрушек! У меня были только советские солдатики, красный меч и щит, того же цвета конь-огонь. Вот и все. Гоше можно только позавидовать: настоящий арсенал. Не такой уж дорогой, кстати. Аня может себе позволить. Ей нравится, как Гоша носится по квартире, в одной руке меч, в другой – абордажный топор. Машет во все стороны, аж щепки летят от хозяйской мебели.