Старик наклонился к ней, сжал плечо.

– Не забывай, что и я был там, был вместе с ним. Он сам сделал выбор. И, поверь мне, не хотел бы, чтоб ты сводила его волю к простому желанию тебя уберечь. Здесь, в горе Медной, он насмотрелся достаточно, чтоб ненавидеть Полоза и каменных его слуг.

– Но если бы я сделала все, как мы договорились…

Старик тяжело вздохнул:

– То ничего бы не изменилось. – Он снова провел пальцами по лбу Андара, приглушая его боль. – Мальчик сам отправился его искать. Не Змею – его.

– То есть, – Марья нахмурилась, – то есть он сразу знал, что Альберт – Полоз? Я… я видела каменного приказчика, но все равно не догадалась.

– Глупо прятаться под личиной от того, кто сам маски носит. Андар знал сразу, что Полоз человеком притворился…

– Это очень на него похоже! – фыркнула хозяйка и скрестила руки на груди.

– …потому и сам его избегал. Полоз тоже мог его под личиной увидеть.

– Но зачем? – с болью выдохнула Марья. – Зачем он с ним связался? Он же не справился бы с ним, даже браслет с ним не справился!

Она резко сжала губы и глубоко вдохнула, пытаясь удержать слезы, уже заблестевшие в уголках глаз.

– Не думаю, что мы это узнаем. Но поверь, Андар никогда ничего не делал зря.

– Ты еще скажи, что он и умереть решил с высшей целью, – вяло огрызнулась Марья и шмыгнула носом.

Старик не стал с ней спорить или одергивать ее. Она кололась и шипела – инстинктивно, как зверь, не привыкший к ласковой руке… или как зверь, оберегающий других от себя.

Марья вздрогнула, словно просыпаясь, потянулась к поясу. Кошки слепо повернулись к ней, любопытно дрогнули ушами. В ладони Марьи тихо постукивали зеленые камни – круглые, гладкие и блестящие.

– Откуда у тебя они? – медленно спросила хозяйка, и каждое слово падало гранитной глыбой.

– Забрала у Полоза. Решила, этим глазкам у меня будет лучше, чем в его коллекции. Правда, кошечки?

Она протянула им ладони, словно предлагая угощение, и кошки потянулись к ней, одна за другой, но не смели подойти близко, утыкались в незримую стену и принимались тонко, жалобно мяукать.

– Я… – хозяйка запнулась, переплела пальцы в замок и тут же разъединила руки, вцепилась в темные складки платья. – Я отдала их в уплату Полозу, откупилась, чтоб не требовал с меня то, что ему еще та, первая, обещала.

Она взглянула на кошек, которые крутились и крутились у ее ног, поспешно отвела взгляд.

– С тех пор они не оставляют меня.

Старик осторожно взял камни из ладоней Марьи, и те заискрились в его руках, будто луч света поймали. Но он видел и смутные, призрачные нити вокруг самоцветов – они лишились оправы, но сделка хозяйки еще сковывала их, не давала вернуться к кошкам.

– А чего ты хотела? – Старик строго взглянул на хозяйку. – Ты же их в свой договор вовлекла, без их воли, без их решения. Вот и крутятся они рядом. Сделка-то хоть удачная вышла?

– С Полозом-то? – хозяйка горько рассмеялась. – Не сделка, отсрочка, пока он лазейку искал да нашел. Как требовал подать мертвыми, так и требует, себе забирает…

– Ты же не любишь людей? – Марья спросила это так простодушно, что по спине старика озноб прошел.

– Змею кланяться я еще больше не люблю. – Хозяйка выпрямилась, став еще выше, величественно шагнула к старику, провела ладонью над самоцветами. – А раз все равно приходится, то и в сделке толку нет.

С тихим, едва слышимым звоном лопнули незримые нити, и самоцветы исчезли из ладоней старика, искрами разлетелись по черным кошачьим мордочкам, засверкали огоньками-глазами всех оттенков зеленого – от бледной весенней листвы до темного малахита. Старик потер пальцы, все еще согретые теплом самоцветов.

– Вот так просто? – ошеломленно спросила Марья. – Ты так легко разбил договор?

– Он и был разбит, – тихо пояснил старик. Паутина нарушенных слов въелась в кожу и не отходила, сколько ни три. Марья слушала напряженно, не отводя глаз, стиснув челюсти. – Такие договоры чтут дух, а не букву, и лазейкой Полоз мог обмануть хозяйку, но не договор. Если б хозяйка и раньше в этом себе призналась, то глаза давно бы к кошкам вернулись, но…

– Но кому ж понравится признавать себя одураченным, – сухо отозвалась хозяйка.

Кошки не оставили ее. Сверкая яркими глазами, так и крутились у ее ног. Только один котенок, длинный и неуклюжий, запрыгнул на грудь Андару, ткнулся мордочкой ему в лицо. От тяжести на груди юноша начал задыхаться и хрипеть. Марья почесала котенка за ушами и с трудом подняла его, прижала к себе.

– Ты же тот самый, кого мы с костяного поля вынесли, правда? – тихо спросила она у звереныша, и тот сладко зевнул, показав яркую багряную пасть. – Андар обрадовался бы…

Ее голос дрогнул.

Они сидели в тишине, пока Андар умирал, сжигаемый изнутри ядом Полоза. Старик чувствовал, как отмирает часть его самого, и бессильно удивлялся, как же успел прикипеть к помощнику. Он знал, с самого начала знал, что тот – не человек и не протянет долго, но все равно привязался.

И теперь провожал друга.

Он положил ладонь на лоб, надавил слегка, и Андар тут же затих. Медленное дыхание, слабое и поверхностное, угасло вовсе. Раз нет надежды, то зачем же длить муки?

– Позволишь похоронить его, хозяйка?

Марья тряслась, обняв себя руками за плечи, но глаза ее были сухими. Хозяйка покачала головой.

– Он умер в горе. По правилам, Полоз сможет его забрать, ты этой судьбы ему хочешь?

– Но и погребальный костер мы сложить не сможем. Пламя в подземном мире слабо и просто не возьмет тело…

– И оно тоже служит Полозу. Но мы можем отдать мальчика зеркалу… если ты не боишься.

Помедлив, старик кивнул. Он весьма смутно представлял, что хозяйка могла называть зеркалом, но даже то, о чем он догадывался, вызывало дрожь и темную, густую тоску. Хозяйка предлагала обречь бедного мальчика на забвение… на полное забвение в темноте. Но человек, которым был Андар, давно мертв и забыт, продолжал размышлять старик, а дух, привязанный к телу, ушел – он сам отпустил его, обрывая его страдания. Хуже уже не станет.

Старик обнял его за плечи, потянул на себя, но поднять не смог. Голова Андара безвольно свесилась, и сердце кольнуло болью. Старик поспешил отвести глаза.

– А можно… можно я тоже пойду?

Стоило им обернуться к Марье, и она отпрянула, словно прочла в их лицах что-то жуткое и гневное, хоть старик и не испытывал ничего, кроме легкого недоумения, а по сухому лицу хозяйки и вовсе было не прочитать эмоций.

– Пожалуйста, – пересилив себя, Марья шагнула вперед, – я тоже хочу проводить его.

– Я не могу тебе запретить, – ответил старик, – но если ты пытаешься так загладить вину в своих глазах, то зря. Легче не станет.