– На другом конце города, говоришь? Угораздило же меня так заплутать.

Он был ненамного старше моего брата. Слишком молод для такой дорогой машины.

И потом я это сказала. Не знаю почему.

– Я могу показать вам нужный поворот. Это по дороге в школу.

И я села в машину.

* * *

Вот в общем-то и все. Двери закрылись. Ходж протянул ко мне руку с тряпкой, смоченной, как потом сказали в полиции, хлороформом, хотя тогда запах напомнил мне тетушку Мартину, от которой всегда пахло водкой.

В графическом романе моей памяти тетушка Мартина держит стакан с мартини и грозит мне пальцем.

Дальнейшее я помню урывками. Небольшие провалы в памяти. Но я помню, как он сорвал с меня одежду на заброшенном участке. Как прижал меня к земле и вошел в меня. Я была в шоке. Помню, как смотрела на пролетавшую над нами бабочку-адмирала и думала, что тоже хотела бы улететь. Он насиловал меня. Сжимал мое горло. Шептал мне на ухо слова, которые я помню по сей день.

– Ты такая хорошая девочка, – говорил он раз за разом. – Тебе ведь нравится, правда?

Мне, конечно, не нравилось. Его лицо становилось все краснее и краснее. Я думала, что его вот-вот хватит сердечный приступ. Надеялась на это. Молилась Богу, чтобы тот убил Ходжа. Но я никогда не винила Бога за то, что он не внял моим молитвам. Я знала, что меня там не было бы, если б я не села в чужую машину.

Доверие и глупость – близкие друзья. Но все слишком поздно это понимают.

* * *

Через два часа после звонка Койла Монтроуз подтверждает, что наш подозреваемый действительно ходил к какому-то сомнительному врачу в Сентрейлии – городке, примечательном разве что торговыми центрами.

И, по-видимому, целителями.

– Шарлатан, – говорит Монтроуз, – но вежливый шарлатан. Подтвердил, что Койл ночью перед похищением Софи Уорнер приехал к нему на какую-то травяную процедуру. И вот еще что, Ли. Он обычно проводит эти процедуры в «Супер Эйт», но туда не пускают с животными, поэтому Койл со своей мерзкой шавкой остановился в мотеле «Беллфлауэр». Шарлатан записывает все процедуры на камеру и готов показать нам видео с Койлом. Не хочет, чтобы мы натравливали на него проверку. Я согласился, скоро он пришлет видео. Говорит, что Койл уехал только в полдень субботы. Если видео окажется настоящим, то, похоже, Койл – не тот, кто нам нужен.

Мне хочется спросить про здоровье Монтроуза. Возможно, он согласился бы поговорить. Но я не решаюсь. Монтроуз не любит говорить о себе. Как и я. В этом мы похожи.

– Его нужно найти, – говорю я. – Он хочет совершить самоубийство.

– Всех не спасешь, Ли.

Уж мне ли не знать.

В приемной юридической фирмы «Белдинг и сын» пусто – только несколько журналов для родителей и небольшая детская площадка, усыпанная игрушками. И я само собой. Я тихо играю в Candy Crush на телефоне и жду, пока Дэн Белдинг-младший сможет меня принять. Я пришел рано. У меня нет работы. Я вдовец. Но я по-прежнему остаюсь собой. По крайней мере я на это надеюсь.

Мы с Дэном учились вместе. Его отец, Дэн Белдинг-старший, был тренером школьной команды по баскетболу. Очень милый мужчина с неправильным прикусом и кофейным дыханием. И первый настоящий профессионал, с которым я познакомился. Он работал юристом. В Шелтоне это был вершина карьеры. Дэн-младший не мог играть в баскетбол – не вышел ростом, но все равно пошел по стопам отца, получив юридическое образование.

– Соболезную твоей потере, – говорю я, когда Дэн выходит поприветствовать меня рукопожатием. Он точная копия своего отца. Похоже, кофейное дыхание передается по наследству.

– Он не мучился, – говорит Дэн. – Это благословение.

Дэн-старший умер от рака – рака яичек. Худший кошмар любого мужчины.

– Рад это слышать, – говорю я.

Я иду за ним в кабинет – на диво современный, учитывая, что его владелец родился в Шелтоне.

Сам не знаю, почему я так удивляюсь каждый раз, когда сталкиваюсь с кем-то из старых знакомых? В моей памяти Шелтон навсегда остался чем-то средним между Аппалачи и Хутервиллем[3]. Хотя на самом деле это не так. Не совсем так. Почти весь городок состоял из рабочего класса, и владельцы лесопилки тоже были рабочим классом – по крайней мере по духу и по образу жизни. Да, встречались и бедняки, но редко. К тому же, стоя перед зеркалом, я уже не вижу никаких следов того, что я и сам родился в глухомани на северо-западном побережье.

– Отец тобой гордился бы, – говорю я, указывая на название фирмы, выведенное на стеклянной двери позолоченными буквами.

Дэн смущенно улыбается:

– Ага, папа думал, что ни за что не сможет заманить меня обратно, но это ведь мой дом.

Я прикусываю язык и ничего не говорю. Я не стыжусь того, что родился в Шелтоне. Не особенно. Но это дело прошлого. Далекого прошлого.

– Значит, вы с женой хотите усыновить ребенка? – Дэн переходит к делу.

Он явно не читал новости или не вчитывался достаточно внимательно, чтобы увидеть мое имя.

– Нет, – говорю я, – я здесь по другой причине.

Он снимает очки и внимательно меня разглядывает:

– По какой причине?

– Моя жена погибла, – говорю я. – И, боюсь, я не смогу воспитывать нашу дочь один.

Я прекрасно знаю, что эти слова – двойной удар. Я молчу, давая Дэну возможность осмыслить сказанное.

– Прости, – говорит он. – Я не знал про твою жену.

Я делаю глубокий вдох. Он мне действительно нужен. Полные легкие воздуха. Это тяжелее, чем я предполагал. Мои эмоции словно водоворот, и я завис на грани чего-то, что никогда не смогу объяснить до конца.

– Софи убили на праздничных выходных. На Худ-Канале, – я вижу, как он наконец-то понимает, о чем идет речь. Опускает взгляд. Он знает про убийство. Все в округе про него знают. Линда Ландан смогла неплохо укрепить свою шаткую карьеру, порывшись в грязном белье нашей семьи.

– Боже, – говорит он наконец. – Это ужасно. Я видел в новостях. Но не понял, что это ты, Адам. Соболезную.

– Спасибо, – говорю я, – я ценю это. Мне сейчас тяжело. Тяжелее, чем когда-либо. Поэтому я и здесь.

Он кладет очки на стол:

– И почему же? Чем я могу тебе помочь?

– Я не смогу воспитывать нашу дочь в одиночку, – повторяю я.

– Эй, – говорит он. – У тебя в жизни сложный период. Но ты справишься. Расскажи про свою малышку.

– Не думаю, что справлюсь. Ей три года. Она настоящая умница. Красавица, вся в маму. Ее зовут Обри. Она замечательная, но я не могу ее воспитывать.