моим. Над истинно осквернившие, верующие, те, у кого на руке татуировки со свастикой, кто извратил смысл, дарованный богами. А теперь они вновь на наших землях. Маршируют, убивают, стреляют. Я готов встретить их и отправить в Пекло.

— Твое право. Твое Слово?

— Мой потомок пришел в мои чертоги. Там у него осталось двое друзей. Они страдают. Я прошу утешения для живых и надежду. Я прошу защиты для них, Судья.

— Цена?

— Милость.

«Милость» что это? Из глубины души, пришло знание. Я могу помиловать любого его пленника. Дать возможность переродиться.

Кого захочу. И платить мне за это не понадобиться. А зачем мне это? Я и так помогу.

«Нет, у всего есть цена, это не твое решение. Не оскорбляй»

— Я дам им утешение и надежду. Я дам сил бороться.

— Да. Аз Воздам!

Ниян склонил голову. Он был доволен.

— Гамаюн? — на меня смотрели глаза уже мертвого летчика, — Это мои друзья, моя маленькая семья, разреши попрощаться?

Я только кивнула.

— Спасибо, Гамаюн!

— Чего же ты хочешь? Чернобог?

— Справедливости, птица. Русь противоядие зла. Так пожелал Род. Так велит Правда.

— Во Славу Роду!

Меня отпустило, не на долго. Внутренний метроном отсчитывал минуты, до ночи. Взгляд упал на бесчувственного колдуна:

— Что с Кощеем?

— Спит пока, дорогу я открою в твой дом, хоть тащить не далеко, только через порог. Уж прости колдун тебя прикрыл со всех сторон, старался! Через порог сама перетащишь!

У двери меня поджидали оборотни. Яги и след простыл. Нужно будет набрать ей. Через порог перетащила, потом с кряхтением положила на диван. Тяжелый, зараза. Позвонила Яге, та уверилась, что колдун спит, заверила, что это нормально и минимум сутки будет дрыхнуть. Максимум она не знала.

Отправила оборотней по домам, велев отдохнуть и до утра не появляться. При этом клятвенно заверив, что наберу, коль понадобятся.

Потом переоделась. Натянула памятный костюм, черную водолазку и нацепила все накопители. Спасибо тебе Кощей, не знаю сколь нужны будут, но не лишние. Закрыла часть лица балаклавой.

К полуночи шагнула в открытый Нияном проход. Это было камера, или клеть? Я со своим малым ростом упиралась в потолок. На полу лежали двое, оба в крови, без единого живого места на теле.

— Здравствуй, воин.

Я присела рядом с почти человеком, с тем, что от него осталось, только его глаза горели как в лихорадке, в полумраке камеры

— И тебе не хворать.

— Не засиделись вы здесь?

— Засиделись, красавица, ох как засиделись!

Он смотрел на меня и не верил, пусть так, главное их вернуть.

— Так может обратно? На Родину?

Глава 21

Интерлюдия.

Летчиком Андрей Калинин стал только благодаря своему упорству. К небу-то его тянуло с малолетства. Мама рассказывала, что жили они рядом с аэродромом. И четырехлетний Андрей любил смотреть, как каждый день над ним взлетали самолеты и в воздухе раскрывались белые купола парашютов. Тогда-то он и заявил, что обязательно станет летчиком и будет дарить маме такие же белые цветы. Мама говорила, что смеялась над будущими «цветочными» подарочками. Но небо его покорило.

После 9 класса поступил в Тамбове в школу — интернат с первоначальной летной подготовкой. Там — все, как в армии: рота, взвод, казарменное положение, наряды… А по выпуску — пошел в летное училище. Только поступил аж с пятого раза. Не давалась одна дисциплина.

За это время даже срочную отслужил — танкистом. Но от мечты о небе не отказался: «Если уж за что-то берусь, то довожу до конца». Первый полет… Восторг и восхищение. Это не передать, потому что человеку в принципе не свойственно летать. И это — на всю жизнь. Для меня стал ориентиром Маресьев. Это же всем известная история человека, который полз, потому что ноги были перебиты, к своим. И у него тоже мечта была — летать. И он добился этого — летал без ног.

В летном нас было четверо, «великолепная четверка» правда без вратаря. Последний не задерживался у нас. Так и ходили везде, двумя звеньями. Серёга, Макс, Андрей, Саня. Саня был сбит и погиб экипажем в середине марта. Его мне не хватает.

Как начинался тот день? С подъема, как обычно. Часов в 6 утра я встал, умылся, позавтракал. И пошел получать задачу. Тоже ничего сверхъестественного — вылет на уничтожение вражеской техники. Это уже рутина: взлетели, отработали, вернулись, подготовились, взлетели, отработали, вернулись. За день могли налетать достаточно.

Тот вылет и не отличался от других, правда вечерний, или я придираюсь? Здесь и заняться больше нечем. Хоть так отвлекусь.

Подошли со штурманом к самолету, осмотрели, проверили вооружение, сели, начали пристегиваться, запускаться, взлетать…

Летчик устало вспоминал, как на огромной скорости летели на сверхмалых высотах — ниже двадцати пяти метров. Это, когда линии электропередач «перепрыгиваешь». Так меньше шансов, что собьют. Как заходили на цель — колонна вражеской техники. Как «отработали по противнику» и начали отход от цели в сторону своих войск. Развернулись градусов на семьдесят и тут… Мощнейший удар

Затрясло нас, и сразу же вращение по оси началось, времени на принятие решения было очень мало — максимум 3–4 секунды, высота пятьдесят метров. Слава богу, мне этого хватило.

— По нам попали.

Буднично уведомил Серега. Я сразу же проверил управление, самолет неуправляем, рули стали на пикирование до упора. Дёргать пришлось с дикой отрицательной перегрузкой, только успел выдохнуть:

— Выходим.

И ввел в действие систему катапультирования.

Удар сильный, все это скоротечно, и я уже на парашюте. Секунд десять…пятнадцать, наверное, мы спускались на землю. Приземлившись, я понял, только что-то правая рука почему-то не поднимается. Но не болит. Не поднимается и все. Левой освободился от подвесной системы и начал искать штурмана. Он приземлился метрах в двадцати. Еле добежал, голова как неродная.

Серега — без движения. Начал снимать с него шлем, подвесную. Он уже начал приходить в себя. Макс сам обнаружился, присел рядом.

— Оставляйте меня здесь, спасайтесь сами.

— Придурок! Славич, мы без тебя не уйду. Выберемся вместе.

Я просто схватил его за разгрузку и потащил.

Сперва болотце небольшое преодолели, то есть искупались в некупальный сезон, некупальном месте. Фляга закончилась сразу, поэтому попили из болота. Рация молчала: и на заданной частоте, и на аварийной никто с нашим экипажем не желал разговаривать. Только поставили по обезболивающему, и уже увидел — на трех — четырех машинах прибыли ВСУ.

Мы решили — в плен сдаваться не будем. Я достал гранату, вдвоем вкрутили в нее запал, потом еще в одну. У штурмана