– Но почему еще до штурма? Ты ведь говорил, что после?

– А разве это так существенно? До или после? Скоро придавишь пальцем, как хотел. Ну-ну, теперь хоть не менжуйся. Держи-ка пульт и рацию. И ровно через пять минут после моего выхода в эфир жиманешь на эту вот красную пимпочку. Смотри – не перепутай. Ну что, Егор, погнали?

– Один момент, – ответил Краев и молниеносно крест-накрест взмахнул рукой. Тускло блеснула сталь. Раздались тихий свистящий сип и шорох оседающих на землю тел. Семеныч вскрикнул и отшатнулся в сторону. Мостовой не шелохнулся. Устоял на месте. Он был давно готов к этому. Давно уже ждал этого момента.

Медленно расходилась, расползалась мгла. Оседала все ниже и ниже. Стлалась по заледеневшей, присыпанной снегом земле. Забивалась все глубже и глубже в хмурые кедрачи, в мертвые уродливые клети буреломов.

– И зачем до света дотянули? – спросил Семеныч и тут же сам себе ответил: – Знать не нужно им напрасно хорониться. Знать не след потемкаться. Видать, большую… силищу имеют. – И, помолчав немного, уронил опасливо: И чего же он доселе не звонит? Поди уж три часа заминуло? А то и боле?.. Кабы тебе не запоздать?..

– Что – запоздать? – рассеянно спросил Андрей.

– Ну как «чего»? На кнопку-то нажать?

– Зачем, Иван Семеныч? Это… ни к чему. Ведь взрыва никакого все равно не будет.

– А чего ж тогда-то будет?

– Резня. Обыкновенная поганая резня. Точней… – уже была. Без нас с тобою все давно закончилось.

Они стояли на покатой вершине невысокого увала и молча смотрели вниз на приисковый полигон. Там, среди замершей техники, продолговатых коробок каких-то многочисленных технических строений сновали крепкие фигуры в черном. Сновали деловито, но слишком неторопливо и хаотично, как упитые нализавшиеся ломехузы[75]муравьи. А в центре ровной площадки перед квадратной приземистой кирпичной постройкой замер армейский транспортный вертолет, распластав до самой земли тяжелые крылья лопастей.

Громко захрустел валежник за спиной. Мостовой обернулся и, шумно втянув в себя воздух через расширенные ноздри, заиграл желваками:

– Ты?!

Перед ним, рядом со Славкиным и Краевым, стоял старый знакомый фээсбэшник, полковник Мальков. Такой же чистенький и ухоженный, как и тогда, три года назад во время их первой встречи. В таком же новом, с иголочки, теплом камуфляже. С таким же хищным прищуром холодных неподвижных глаз.

– Ну что, Санек? – изо всех сил стараясь говорить сдержанно, произнес Мостовой. – Теперь я за тебя совсем спокоен. Я вижу, ты путем пристроился. Так значит, значит, тебя ко мне… банально… подсадили? И вся эта долгая пустая кутерьма…

– Ты хорошо соображаешь, Андрюха. Да только… слишком долго. А я ведь тебе, братушка, открытым текстом выдавал. Еще тогда, в гарнизоне. Втемяшивал в твою худую бошку, что тебя еще раз разыграют.

– Что?! – неожиданно взорвался Мальков. – Да ты, капитан, совсем охренел?! Да ты же загребешься у меня отписывать! – Схватился за подвешенную к портупее кобуру. Но Славкин его опередил – ударил Малькова по рукам, вырвал из его кобуры «макара» и кинул его Краеву. Тот ловко поймал пистолет на лету, сунул не глядя за пазуху.

– Да ты! Ты! – побагровев, продолжал горланить фээсбэшник.

– Все! – рявкнул на него Санек и, убедившись, что Мальков заткнулся, прибавил тише, с расстановкой: – И не гони пургу, полковник. Нам не тебе отписывать. У нас своя епархия. Все. Убери его, Егор. Он больше здесь не нужен. Сам все сделаю.

– Сделаешь? – спросил Краев и посмотрел на Славкина в упор.

Саня не ответил. Только хмыкнул.

Проводив взглядом коллег, Славкин снова посмотрел на друга. Лицо его при этом не отражало никаких эмоций:

– Сейчас вы с дедом тихенько уйдете. Назад вам, естественно, путь заказан.

– Еще один вопрос.

– Валяй.

– Так значит, в гарнизоне – это тоже все тобой подстроено?

– Да. Нас слишком время торопило. И там уже без всяких антимоний. Все? Еще чего-то?

– Нет.

– Тогда валите.

– И Бог тебе судья, – сказал Семеныч.

Славкин снова не ответил. Только хмыкнул на прощанье.

Захмарило. Заштилело. Острый, как шило, горняк[76], задувший было еще в потемках, жахнул, как только полностью развиднелось, сквозанул со свистом по тайге и умер, коротко ворчнув на обертонах.

Резко потеплело. На глазах истаяла куржа, зачастила мелкая капель с кедровых лап.

Сидел на кромке голого скального выступа. Смолил подряд вторую сигарету, не замечая горечи во рту. Бездумно. Бесчувственно. Устремляясь безразличным взглядом внутрь.

– А морок идет, Андрюша! Язви его! – озаботился Семеныч, сердито и решительно потряс за плечо. – Не ровен час в верхах прихватит – намытаримся.

– На… мы… таримся, – повторил за стариком врастяжку, с раздумчивым придыханием, словно пробуя слово на вкус.

Тяжело поднялся. Поддернул за ремень лежавший рядом автомат. Забросил его за плечо и шагнул… назад.

– Ну, и на кой их отпустил? Опять какую-то комбинашку затеял?

– А что, нам этих троих чернозадых «джигитов»-джанов, уважающих «Арарат», для убедительной картинки не хватает? По-моему, за глаза.

– Да ладно, колись уже. Я ж тебя как облупленного знаю.

– Да никуда они не денутся. У них же маячки – в прикладах.

– А по пути стволы не скинут?

– Не должны. Тайга же все-таки. Да пусть и сбросят. Я ж подстраховался.

– Ну, ты и жучила! И их, и кержаков зачистить сразу – махом.

– А что мудрить? Пускай дотопают, а там – по «маячку» – и вся недолга.