Так смотрела, пожалуй, бабушка, когда Никитка ей врал. И пусть самому ему вранье казалось вполне правдоподобным, но она знала…

Он моргнул.

И тварь отвернулась, уставившись уже на дорогу.

Нет… просто животное, пусть и ведьмовское, но животное. Эта мысль окончательно успокоила Дурбина. Следующая же… он осмотрел Верховного мага новым взглядом, от которого не укрылась ни заношенность платья, ни мятость его, ни собственная, мага, растрепанность.

Такой же неудачник, как сам Никитка… или нет, Никитка в любой ситуации старался себя держать. И потому рядом с этим вот выглядит куда как достойнее.

Ведьма поймет.

Обязательно.

Надо лишь попасться ей на глаза, чтоб никто рядом не мешался. И Дурбин кивнул сам себе. Да, так оно и будет. Тонкому обхождению он обучен, профессия обязывает, а что до остального… небось, как-нибудь да сладится.

Главное, успеть до того, как там, в Китеже, поймут, что и в провинции случается… странное.

…прошу, однако, без обид. Мой плащ из волчьей шкуры сшит.

Альтернативный вариант известной народной сказки.

Из Китежа выезжали караваном. Сперва-то возок Эльжбеты Витольдовны, полученный ею в дар от благодарного купечества, а потому роскошный, золоченый и заметный. За ним, пусть менее золоченый, но размеров немалых, личный Марьяны Францевны.

Там уж и вовсе простой, груженый сундуками да коробками. В нем и слугам место-то нашлось. А уж за возком и подвода шла, куда сгрузили все, что в возки не влезло. Этого «всего» оказалось, к удивлению Эльжбеты Витольдовны, не так и мало.

И на кой оно?

— Вы полагаете, мне и вправду необходимо ехать? — поинтересовалась княжна Гурцеева, глядя в окошко с немалым интересом. Не то чтобы ей вовсе не приходилось путешествовать, но вот прочие поездки все ж отличались.

— Необходимо, — Эльжбета Витольдовна сидела, слегка обмахиваясь «Вестником Китежа», который взяла читать, но лишь открыв, скользнув взглядом по заголовкам, притомилась.

— Мишанька будет недоволен.

— Пускай.

Аглая тихонько вздохнула.

— Дорогая моя, — Эльжбета Витольдовна испытала вдруг преогромное желание велеть остановиться, выпрячь лошадей, а то и вовсе отправить этот вот четверик, всецело прекрасный, ибо иного и не положено, на конюшню. И велеть, чтобы подали караковую ее лошаденку, странное породы и дурного, под стать хозяйке, норова. А там и юбки подобрать, взлететь в седло, как когда-то…

…небось, и дня не пройдет, как в мерзкой газетенке напишут, что, дескать, вовсе ополоумела Верховная ведьма, то ли от избытка силы, то ли от старости, но поведением своим она дискредитирует… или что там еще писали?

Нет, прошли те времена, когда Эльжбета Витольдовна могла позволить себе этакий… выход. Ныне приходилось считаться и с титулом, и с положением, и потому замолчала она, так и не сказав, чего хотела. А чего, собственно говоря, хотела?

Ничего, вот за ворота выедут, доберуться до Сапонишков, которые, почитай, к самым стенам городским подползли, а там уж Эльжбета Витольдовна откроет ведьмину тропу для своего экипажу. А прочие… ничего-то им в Сапонишках не сделается.

…а вот сил у Аглаи поубавилось.

Надо же… и полугода не прошло со свадьбы, она уже погасла будто бы, подернулась пылью. Пообыкновенила.

— Наверное, все-таки следовало ему сказать… — девочка прикусила губу.

Накрашеную.

И сама-то набелена, напомажена, лицо пудрой укрыто, румянец и тот на щеках ненастоящий. И мнится Эльжбете Витольдовне, что именно эти пудры с румянами виноваты.

Неправда.

Не они, а…

…но ведь мальчик казался таким искренним. И любил-то он, как показалось, по-настоящему, с первого взгляда. Ему-то сперва других предлагали, попроще, поспокойней. На Аглаю у Эльжбеты Витольдовны собственные планы имелись, но нет… не желал он других.

И рвалась душа… рвалась и вырвалась. Куда? Для чего?

Не понять.

— …спросить, — не желала умолкнуть Аглая, и в окно уже глядела… с надеждой?

Или все-таки со страхом?

И на что она надеялась, не на то ли, что княжич Гурцеев, обнаружив исчезновение супруги, вдогонку кинется? Найдет, спасет, вернет в золотую клетку дома. И не понимает сама, как не понимает и он, что сколь бы просторною клетка ни была, а ею останется.

А в неволе чудо не живет.

Обыкновенеет.

Это слово Эльжбета Витольдовна произнесла про себя дважды, силясь распробовать нехороший его вкус. А ведь заготовлен ею доклад, давно уж… и про любовь эту, ведьмину обманку, и про браки, от которых магам польза шла немалая, а вот ведьмам так наоборот.

Про девочек, которых бы предупредить, но… разве послушают? Ни они, ни другие, что выжили, поняли, сбежали от брачных уз, как когда-то сбежала Эльжбета Витольдовна. Отвернутся. Открестятся, скажут, что, мол, это все домыслы бездоказательные.

Покушение на устои.

Что война не нужна, а мир выгоден.

Она и сама поглядела в окошко, газету развернув: скоро Заходние ворота, а там и тракт до пристани, где и экипажи, и подводы погрузят на баржу. День-другой и доберется Эльжбета Витольдовна до Канопеня, а там… она пока плохо представляла, что будет там делать. И зачем вовсе едет самолично, когда можно поручить кому.

Может, оттого, что тоже устала?

Китеж — большой город, и клетка из него вышла просторная. А силы у Эльжбеты Витольдовны далеко не те… но и пускай. Она развернула газету, выбравши статью, которая почудилась ей наименее раздражающей.

О чем там?

О бале в городской ратуше, куда приглашены были…

…тоска смертная.

Парня Стася нашла в доме.

Он сидел на ступенечках, прижимаясь к каменному парапету, и вид имел одновременно и жалкий, и грозный. Ее завидевши, парень вскочил, выпятил грудь, которая, впрочем, была не тех размеров, чтобы вот так вот безобидно выпячиваться, и сказал:

— Здраве будь, матушка ведьма! — а после переломился пополам, рукой махнувши, будто мух отгоняя. Или это поклон был?

— И тебе тоже доброго дня, — осторожно ответила Стася, оглядываясь.

Дом был пуст.

Даже Бес появиться на глаза не спешил.

Парень распрямился, правда, со старческим кряхтением, обеими руками в поясницу упираясь.

— Ты кто? — задала Стася в общем-то логичный вопрос.

— Так… — незнакомый парень громко икнул. — Антошка я… Антон, стало быть, Севастьянович, ежели по батюшке, Савушкин.