В школе и университете он занимался греблей, играл в крикет и регби, что позволяло сохранять хорошую форму без особых усилий. Теперь, без ежедневной физической нагрузки, а также без матчей дважды в неделю, мускулы, некогда впечатляющие, начали дрябнуть, наметился живот. Нет, объективно Уилл по-прежнему строен, вес у него нормальный; другое дело, что объективность – не для его родителей. Пусть кто угодно соответствует норме, считали родители, их сыновья должны достигнуть немыслимого совершенства. И Саймон достиг-таки. Саймон играет в сквош, бегает на длинные дистанции, по выходным катается на лыжах, а в отпуске ныряет с аквалангом. Саймон стабильно заказывает суши в ресторане, а не таскает домой снедь из индийской кулинарии. Саймон не способен за вечер уговорить целый пакетик «М&Мs». Уилл вздохнул. Допустим, он сядет на безуглеводную диету и будет методично отвергать латте с цельным молоком от заботливой Бекс. Прекратится ли тогда хмыканье при упоминании, что Уилл – родной брат Саймона?

Ведь их с Саймоном сравнивают не только по физическим показателям.

– Я? – обратился Уилл к своему отражению. – О нет, вовсе не адвокат. И ни разу не историк. В смысле, я поступил на истфак, но, понимаете ли, тут такое дело… Короче, я работаю в третьесортной конторе, занимаюсь делами о наследовании недвижимости. Ну, я вроде страхового агента. Хожу из дома в дом, вопросы задаю. Случается, что и прогонят. Нет, сам я не женат, и женитьба мне не грозит. Что? Девушка? Девушка-то была, на втором курсе, да бросила меня, когда я загремел в психушку. Почему? Сам теряюсь в догадках. Наверное, просто не разглядела своего счастья!

Уилл стер улыбку и отвернулся.

У психиатров есть любимая присказка: каждый вызов судьбы следует рассматривать как новую возможность. Уилл прикрепил пригласительную открытку к холодильнику магнитом с телефоном доставки пиццы. Что ж, он станет рассматривать приглашение не как ночной кошмар, а как возможность. Как шанс кардинально изменить жизнь. Каковой шанс представится ему всего через шесть недель.

До чего же здесь, в больнице, тепло. И кровать удобная, и белье свежее до хруста. Внешний, заоконный мир кажется другой планетой.

Джесс дремала целыми часами. Мозг был бел как бумага, чист, как больничные простыни. Думать не хотелось – ни о том, что с ней случилось, ни о том, что ждет ее по выздоровлении, когда она выйдет из этих стен. Выйдет? Куда? Чтобы не думать, Джесс спала. А паузы между сном глубоким и сном поверхностным заполняла грезами о Дэне и Стелле, об их любви.

Во время бодрствования Джесс смотрела на подснежники в стакане и думала про Уилла Холта. Руки у него сильные – как он сжимал ее ладонь; глаза темные, а улыбка грустная-прегрустная. Лучшая улыбка на свете.

Хоть бы он к ней зашел.

После обеда (безвкусный салат с зернами киноа и низкокалорийной заправкой из ближайшего супермаркета) Уилл поехал к мистеру Гривсу. Недавний поворот событий означал, что есть шанс как следует осмотреть жилище Нэнси. Поскольку электричество в доме отключено, целесообразнее произвести осмотр в дневное время, а не вечером, после работы. На сей раз, чтобы не изменить благому почину, Уилл взял старику на гостинец не пирог, а фрукты – маленький ананас, гранат, виноград и свежую голубику.

Старик дремал. Тюлевая штора была отдернута, Уилл видел Гривса сидящим в кресле, тяжко навалившимся на подлокотник, свесившимся, будто к земле его тянул мертвый груз парализованной руки. Уилл попятился к машине, хотел подождать с полчаса, пока старик проснется, но тот вдруг открыл глаза, резко выпрямился и жестом велел Уиллу идти к задней двери.

С одного боку от узкой дорожки были задворки соседнего дома (того, где на подоконнике выращивали пряные травы), а дальше дорожка вилась мимо садов, упираясь в буйный бурьян и запущенную живую изгородь дома номер четыре. По контрасту двор мистера Гривса выглядел почти пустым. В каждом углу квадратной мощеной площадки стояло, ограниченное пределами горшка, что-нибудь чахлое и вечнозеленое. Все вместе напоминало танцпол, окруженный закомплексованными тинейджерами.

Задняя дверь оказалась открыта. Уилл вошел в гостиную, где уже изнывал от нетерпения мистер Гривс.

– Ты небось думал: спит старый пень. А я тебя сразу засек. У меня еще с войны привычка – вполглаза спать, с конвоя, так его и так. – Гривс покосился на супермаркетовский пакет. – Чем порадуешь?

– Я принес фрукты. Ананас, голубика, гранат…

Старик поник.

– А, фрукты… Ладно, не беда – с прошлого раза остался пирог. Вишневый, мой любимый. Давай-ка по чайку, а уж потом пойдешь рыться в пожитках старушки Нэнси. Ставь чайник.

После теплого захламленного дома мистера Гривса номер четыре показался особенно мрачным и промозглым. Уилл не знал, с чего начать поиски ключа к прошлому Нэнси Прайс. Бродил по тесным комнаткам, воображал, каким было это жилье много лет назад, пока сюда не прокралась сырость, пока не расцвели на стенах и потолке плесневые абстракции.

Он выдвигал ящики, с замиранием сердца перебирал содержимое – инструкции к приборам, давно вышедшим из строя, маки из гофрированной бумаги, несколько затертых песет. В кухонном столе обнаружился целый склад магазинных купонов и сберкнижка.

Сберкнижку он стал листать. Последнее поступление на счет имело место в шестьдесят восьмом году, на балансе осталось семь фунтов, четыре шиллинга и шесть пенсов.

Из кухни Уилл пошел на второй этаж – ощупью, потому что обе двери были закрыты и свет на лестницу не проникал. Он подергал одну дверь – никакого толку, заперто на ключ. Дверь не поддалась, даже когда Уилл привалился к ней плечом. Он подумал, не вышибить ли дверь с наскока, и сразу же отверг эту идею. Так только сериальные полицейские поступают, и вообще, без разрешения Альберта Гривса нельзя. Тем более что обнаружить в запертой комнате гору золотых монет и парочку шедевров Ван Гога явно не грозит.

Продуктивнее будет заняться второй комнатой, в которой Уилл нашел Джесс. Он помедлил на пороге, оглядел кровать, затем вошел и сел. Розовое покрывало было отброшено, простыни сбиты ее горячечным телом. Подушка еще хранила контур стриженой головки, и Уилл коснулся этой вмятины, вспомнил, каковы были на ощупь влажные темные волосы. Со вздохом взлохматил собственную шевелюру.

Какая удивительная девушка. Одному богу известно, почему Уилл запал на нее, ведь она ему никаких поводов не давала. Только есть в ней что-то мучительно трогательное. Хотя, может, дело в первобытном мужском инстинкте охранять беззащитную самочку. Может, Уилл спекся, когда Джесс вцепилась в его ладонь; может, все дело в ее взгляде, исполненном понимания: между ними существует особая связь.

«Идиот! У нее был жар, – хмыкнул Уилл. – Она бредила. На моем месте мог сидеть кто угодно. Она смотрела на меня, а видела Дэвида Бекхэма или папу римского».

Или этого Дэна, кем бы он ни был. Наверное, Дэн – ее парень. Любовь всей ее жизни.

Уилл поднялся, расправил розовое покрывало. Ботинком случайно пнул нечто лежащее под кроватью. Нагнулся.